Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

* * *

И все же четвертая гимназия кое-кому по-настоящему нравилась. В частности, этнограф Вера Харузина писала о своем брате Коле: «Гимназическая жизнь увлекла Колю… И прежде всего – внешняя сторона. С гордостью и радостным волнением Коля надел гимназический „мундир“ – обтянутый по талии сюртучок из темно-синего сукна с плоскими круглыми под серебро пуговицами, с стоячим воротником, обшитым узким серебряным галуном… длинные серые брюки, серое пальто форменного покроя и темно-синее кепи… Потом – гимназия сама, учителя, товарищи, целая новая жизнь. Один раз меня отвезли в гимназию показать мне ее… и дом 4-й гимназии, замечательный своей архитектурой, поразил меня своей красотой… Но мы попали в перемену: оглушенная многоязычным говором, шумом и криками, стояла я, как мне казалось, посреди толпы мальчиков, оживленных и бойких, немного робела… Сколько каждый день накапливалось у Коли новых для нас гимназических впечатлений, которыми он делился со мной неизменно каждый вечер».

Впрочем, дело здесь, скорее всего, было не в гимназии, а в Коле. Бывают же такие люди – ничего особенного им от жизни и не надо. Вечно веселы, восторженны и позитивны. Было бы кепи темно-синее и длинные серые брюки.

Здание училища Фидлера (улица Макаренко, 5) построено в 1898 году по проекту архитектора С. Эйбушитца.

Дом 5 по улице Макаренко (бывший Лобковский переулок) – место революционное. Здесь, в узеньком переулочке в 1905 году заседал первый в городе Совет рабочих депутатов. И отношение к нему было, конечно же, двоякое.

До 1905 года здание знали как обычное училище г-на Фидлера. Притом училище достаточно добротное. Один из его выпускников, физик В. В. Шулейкин вспоминал: «Очень хороший состав преподавателей был в реальном училище Фидлера, находившемся недалеко от нашего Покровского бульвара, на Чистых прудах, на углу Лобковского и Мыльниковского переулков. До чего же удачен был этот выбор! Какая прекрасная была эта школа. С каким теплом, с какой благодарностью ее вспоминаю».

Но с декабря 1905 года все стало иначе.

Впрочем, добропорядочные обыватели восприняли декабрьское событие как чушь. Предприниматель Вишняков записывал: «На прошлую ночь был назначен митинг в учебном заведении Фидлера. Ив. Ив. Фидлер мне очень хорошо знаком. Это подозрительная личность, промышлявшая постройкой домов, а теперь играет в революцию. Он очень противен своими жульническими глазами на розовом лице… Он спекулировал на домах, а запутавшись, перевел имущество на имя жены и подрядчиков. Он стал разрешать в своем учебном заведении митинги учащихся средних учебных заведений, а на сей раз у него собрались заправские революционеры».

Естественно, что представители другого лагеря были совсем иного мнения о Фидлере, и официальная советская мемуаристика ни в коей мере не набрасывалась ни на махинации с недвижимостью, ни, тем более, на «жульнические глаза на розовом лице». Впрочем, героем господина Фидлера не делали. Так, удобный материал, по случаю попавшийся под руку.

Основное место в революционных мемуарах все-таки отводится прямым участникам декабрьского восстания: «Настроение всех собравшихся было чрезвычайно серьезное. Дружинники тщательно охраняли вход в училище и внимательно проверяли каждый мандат. Марат особенно торжественно открывает собрание кратким вступительным словом… Затем подобный доклад сделал Любич… Я не помню, сколько было произнесено таких речей (их было много)».

И так далее.

А вот что записал сторонний наблюдатель: «Полиция оцепила дом, а солдаты установили пушки. Потребовали сдаться собравшимся, но в ответ из окон раздались выстрелы. Тогда был отдан приказ палить из пушек. Вскоре осажденные выкинули белый флаг. Офицер с солдатами подошел к двери здания, но оттуда бросили бомбу и убили несколько человек. Тогда вновь открыли пальбу из пушек».

В наши дни трудно себе представить всю глубину трагедии 1905 года. В особенности – когда дело касалось детей. Один из современников, предприниматель Варенцов оставил пронзительные мемуары: «Однажды, когда я ложился спать, раздались орудийные выстрелы, как мне казалось, недалеко от моего дома. Выстрелы продолжались довольно долго, сильно всех нервируя. На другой день узнали: бомбардировали какое-то частное реальное училище в Лобковском переулке, близ Чистых прудов, занятое революционерами, не пожелавшими сдаться и выйти из училища.

Какое же было мое удивление, когда потом пришлось узнать, что среди этих революционеров был мой пятнадцатилетний сын, по развитию еще совершенный мальчик. Он жил со своей матерью, вышедшей замуж за присяжного поверенного по бракоразводным делам… Мальчик не имел никакого присмотра, сошелся с весьма сомнительными людьми, с которыми начинял бомбы взрывчатыми веществами и с ними очутился в Лобковском переулке, и только по счастливой случайности не был арестован. Когда училище начала обстреливать артиллерия, то он и другие его сверстники-товарищи перепугались, и эти «герои» взобрались на крышу дома, а с нее перебрались на крышу соседнего дома, откуда попали на чердак и по черной лестнице спустились во двор и благополучно разбежались по домам».

Ладно бы этот случай представлял собой что-нибудь уникальное. Так ведь нет: по Москве бродило в состоянии полнейшего ступора очень много таких горе-отцов.

* * *

Даже не верится, что как именно в этом здании в начале прошлого столетия зарождался один из самых гуманных клубов города – Московское педагогическое собрание. Один из инициаторов его, Н. Розанов вспоминал: «Собрание это зародилось в стенах Реального училища Фидлера… и сначала не имело ни устава, ни собственного помещения. Изредка устраивались только „концерты“ в самом училище, был даже однажды после концерта бал-маскарад, в котором участвовали почти исключительно педагоги с их женами и взрослыми дочерьми».

Правда, после событий 1905 года Собрание нашло себе новое, во всех отношениях более подходящее место – докторский клуб на Дмитровке.

* * *

Закончились события времен первой революции частичным разрушением училища и, разумеется, арестом тех, кого поймали. Но эта история еще не раз, и не десяток раз всплывала в публицистике, мемуаристике и прочих текстах.

Например, Юрий Нагибин (он учился в школе, разместившейся впоследствии в здании училища Фидлера) писал в «добропорядочном» журнале «Пионер»: «Когда в сентябре 1928 года мы пришли впервые в школу, то увидели на стенах глубокие выщерблины, обнажения красного кирпича под облицовкой, похожие на кровоточащие раны. И как же гордились мы, узнав, что это следы снарядов, изранивших нашу… школу – революционную крепость». Впрочем, в повести «Тьма в конце туннеля» тот же автор, вспоминая свою первую школу – «самую хулиганскую и неуспевающую в районе, несмотря на прекрасный подбор учителей, многие из которых преподавали здесь еще во времена знаменитого Фидлера», – сообщал: «Не трогала и мемориальная доска, удостоверявшая, что в 1905 году здесь находился революционный штаб».