Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

Так, благодаря посещению канализации, появился разрез московской мостовой XVI—XVII веков на глубину два метра, выполненный в соответствии со всеми требованиями к подобными работам. Он сейчас хранится в фондах Музея истории г. Москвы наряду с другими историческими документами.

А как-то раз Аполлинарий Васнецов поднялся над Москвою на воздушном шаре. Разумеется, не ради острых ощущений (он их старался избегать), а для работы. И остался доволен полетом: это «дало исходную точку местности для пейзажей XII века и наглядно показало, как из маленькой ячейки образовался громадный город».

* * *

Так называемая общественная деятельность Аполлинария Михайловича не ограничивалась краеведческими заседаниями. Он писал письма советскому правительству, в которых защищал памятники старины, приговоренные к сносу. К примеру, храм Христа Спасителя: «Помимо того, что этот памятник – народное достояние огромной материальной стоимости, над которым работали более 50 лет, представляет он и несомненную художественную ценность… Разрушить его, конечно, легко, но когда памятник архитектуры и искусства, характерный для целой эпохи, исчезнет без следа – жалеть будет поздно…»

Он ратовал за благоустройство парков («Москва с трехмиллионным населением не имеет соответствующего центрального парка, а между тем, менее чем в расстоянии версты от центральной ее части… имеется прекрасный огромный парк, но не благоустроенный, это Первомайский парк… Необходимо в парке иметь побольше удобных лавок для сидения и хороший духовой оркестр, чего недостает для города Москвы») и возмущался новыми постройками: («Если допустить неизменным характер возводимых в настоящее время зданий в продолжение нескольких лет, то получится крайнее однообразие улиц и площадей. Москва переполнится рядом домов с гладкими стенами стекла и цемента (оранжерейного типа) вроде Госторга на Мясницкой»).

А еще довелось Васнецову сыграть Данте в «Божественной комедии», поставленной абрамцевским любительским театром (отсюда, собственно, и бюст).

* * *

И уж, конечно, Васнецов не был затворником. В его квартиру часто заходили гости. Но, по обыкновению, из узкого круга ближайших приятелей – Гиляровский, Шаляпин, Поленов, Коровин. Проходили их встречи, разумеется, в столовой, среди уникальной мебели – сделанной по эскизам самого хозяина в Абрамцевской мастерской и мастерских Кустарного музея. Один только буфет чего стоил – выполненный в виде терема, с воротами, окошками, наличниками и другими замечательными украшениями.

В том, что касалось красоты, Аполлинарий Васнецов аскетом не был. Он писал: «Красота стихийно ведет человека к предназначенной цели: совершенствованию во благе. Без красоты немыслимо счастье на земле».

Всеволод Аполлинариевич так описывал столовую: «Посередине – раздвижной стол, окруженный дубовыми стульями. В одном углу стоял дубовый шкаф-буфет, в другом маленький дубовый стол, украшенный разными орнаментами в русском стиле… Над маленьким столом, в простенке был укреплен подаренный Поленовой маленький шкафчик абрамцевской работы, занятый аптечкой отца.

На столе против двери, в тяжелой золоченой раме, висела первая большая композиция художника «Ифигения в Тавриде», написанная в 1887 году… На другом простенке – портрет моей матери Татьяны Ивановны работы Исупова, еще несколько произведений друзей-художников и первые юношеские этюды отца, сделанные масляными красками».

То есть скромно, но весьма изящно.

* * *

Васнецов прожил долгую жизнь, но последние годы работали против него. Дряхлый, шамкающий, вездесущий, всюду слово берущий, он стал раздражать. Особенно всех поразило празднование его семидесятилетия. Оно происходило через несколько дней после смерти брата Виктора, по которому плакала вся творческая Москва. Но это не смутило юбиляра. Были вино, стихи, аплодисменты. Желающие покупали парадный гравированный портрет старого Аполлинария Михайловича, а на обороте этого портрета – некролог в траурной раме, посвященный Виктору Михайловичу.

Незадолго до смерти Васнецов довольно сильно сдал. Старался не отходить далеко от дома. В основном прогуливался переулками Покровки. Встречался на прогулках знакомых. Завязывал с ними типичный стариковский разговор:

– Был у Бурденко. Он отказался делать операцию. Говорит уже поздно.

– Что же делать? – ужасались знакомые.

– Что делать? Умирать, – спокойно отвечал старик и продолжал свой путь.

Незадолго до смерти Аполлинария Михайловича Михаил Нестеров писал о нем: «Доживает последние дни Аполлинарий Васнецов… О нем можно и теперь уже сказать, чем он был, был добрым, хорошим, тихим человеком, любившим поболтать о старине, о том о сем…»

Он скончался в 1933 году. Тихий и хороший человек. Человек, которого все чаще путают с его более знаменитым братом.

А в 1965 году в доме на Петровке, в квартире под номером 21 наконец-то открыли музей.

Жилой дом (улица Покровка, 27) построен в 1867 году по проекту архитектора А. Каминского.

Всего в восьмистах метрах от боткинского особняка в Петроверигском переулке стоит еще один боткинский дом, на улице Покровке. Очень удобно – в гости к родственникам можно не ездить, а ходить. И если дом в Петроверигском славился в первую очередь своими вечерами и беседами, то этот – коллекцией бронзы, фарфора и картин.

Так называемая «боткинская галерея» слыла московской достопримечательностью. Ее осматривал сам Лев Толстой, что для Москвы того времени было своего рода абсолютным признанием и даже лицензией.

Властвовал же здесь Дмитрий Петрович Боткин, сын основателя товарищества чайной торговли «Петра Боткина сыновья» и товарищества «Ново-Таволжинский свеклосахарный завод Боткина».

Знаток московского купечества Павел Бурышкин так писал об этом замечательном семействе: «Про Боткиных можно сказать, как и про Бахрушиных, что коллекционерство было у них в крови. Почти каждый из братьев что-нибудь собирал… Коллекционером был и Дмитрий Петрович. Он был женат на Софии Сергеевне Мазуриной и жил в своем доме на Покровке. Там же помещалась и его прекрасная коллекция картин иностранных художников, собранная им в течение многих лет. К сожалению, после его смерти эта коллекция не сохранилась в целом виде: частью была распродана, частью распределена между наследниками. Он был близким другом П. М. Третьякова, помогал ему в его собирательстве, участвуя даже в покупке некоторых картин, но сам произведений русских художников не собирал.

Дмитрий Петрович был чрезвычайно радушным хозяином и умел принимать своих друзей. Его воскресные обеды славились на всю Москву. Вообще вся семья его славилась своим гостеприимством».