Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

Хорошо, что хоть «подбор учителей» здесь снова был на уровне.

Доходный дом (Фурманный переулок, 6) построен в 1904 году по проекту архитектора И. Кондратенко.

Этот дом ничем особенным не примечателен. Обычный, четырехэтажный. Доходный, то есть выстроенный для того, чтоб приносить доход хозяину. Хозяину не слишком-то богатому – иначе выстроил бы на своей земле дом в десять этажей, ведь технологии начала двадцатого века это уже позволяли. И получал бы домовладелец прибыли в два с половиной раза больше.

Увы, денег хватило только на четыре этажа.

Однако этот неприглядный дом вошел в историю Москвы. Именно здесь в простой скромной квартирке провел последние тридцать лет своей жизни художник Аполлинарий Васнецов. Художник или краевед – кому как больше нравится.

* * *

Братьев Васнецовых – Виктора и Аполлинария Михайловичей – знают все. Правда, многие считают, что это не два художника, а всего-навсего один, который написал «Богатырей», «Аленушку», «Витязя на распутье» и прочие картинки-сказки, и у которого есть менее известные работы, изображающие средневековую Москву.

А кое-кто не отвлекается на Виктора и думает, что живописец Аполлинарий Васнецов жил как раз в средние века и на своих полотнах изображал сюжеты, свидетелем которых был собственной персоной.

Словом, Аполлинарий Викторович Васнецов – фигура, сегодня в равной степени мифическая и малоизвестная.

Он был младшим из братьев.

Старший, Виктор (тот, который написал «Аленушку», «Богатырей» и пр.) родился в 1848 году в селе Рябове Вятской губернии. Аполлинарий (известный «Гонцами», «Постройкой первых стен Кремля», «Лубяным торгом на Трубе», «Кремлем при Иване III» и т.д.) родился в 1856 году, там же. Детство Аполлинария пришлось на юность Виктора, к тому времени уже пробующего себя в области живописи, и вполне естественно, что младшенький под его влияние попал.

«Я и художником-то стал потому, что с детства видел его (в смысле, брата Виктора – АМ.) рисунки и работы. Виктор зорко следил за правильной передачей натуры, следил за формой, техникой и выбором натуры, и все альбомы того (вятского) времени рисованы при его руководстве», – вспоминал впоследствии Аполлинарий.

Да и сама атмосфера вятского захолустья способствовала выбору профессии: «Родные поля, луга и реки, среди которых я вырос и провел детство, отрочество и юность, навсегда остались лучезарными воспоминаниями на всю мою жизнь… Природа, окружавшая меня в детстве, воспитала из меня пейзажиста».

В результате лет четырнадцати от роду Аполлинарий начал брать уроки у местной знаменитости Михаила Францевича Андриолли – художника, окончившего Московское училище живописи и высланного из столиц за неблагонадежность. Не сбылись пророчества доброжелателей (безусловно, самых искренних) о том, что умный и добродетельный сынок пойдет по стопам отца-священнослужителя и достигнет в этой сфере высот.

* * *

В 1878 году живопись делается основной профессией Аполлинария Михайловича. Тогда же начинается и увлечение Москвою: «Многие задают мне вопрос: почему я занялся старой Москвой и так увлекся ею? На это трудно ответить. Может быть, потому что я люблю все родное, народное, а старая Москва – народное творчество в жизни прошлого. Может быть, повлияло и то, что, очутившись в Москве в 1878 году после деревенской жизни в селе Быстрице – месте моей учительской деятельности, был поражен видом Москвы, конечно, главным образом Кремлем. Жил неподалеку от него, на Остоженке, и любимыми прогулками после работы было „кружение около Кремля“; я любовался его башнями, стенами и соборами. И действительно, первые мои рисунки в „Газете Гатцука“ того времени – виды древних памятников Москвы: Кремль, монастыри, церкви и древние дома, вид на город с Воробьевых гор и т. д. С.С. Голоушев, или Сергей Глаголь (псевдоним), художественный критик и художник, мое увлечение старой Москвой объяснял тем, что я в продолжение 10 лет жил напротив Кремля в Кокоревском подворье, постоянно имея перед собою этот всемирного значения памятник средневековья. Но едва ли не главной причиной было то, что я вообще люблю науку: собирать материал, классифицировать факты, изучать их и т.д., в данном случае факты археологического значения. Все это, вероятно, и послужило главной причиной тому, что для всех интересующихся искусством на мне написано: „Старая Москва“».

Кроме того, в определении художника существенную роль сыграл банальный случай: «Первая серьезная работа, заставившая меня заняться археологией Москвы, был рисунок к изданию Лермонтова, к „Песне о купце Калашникове“. Привелось с альбомом в руках собирать графический материал по музеям и библиотекам. Следующая работа – декорация для театра Мамонтова („Хованщина“ Мусоргского) заставила также много порыться в материалах. Дальнейшие большие мои картины по старой Москве шли уже по инерции, раз получив толчок в этом направлении. Чем далее шло увлечение прошлым Москвы, тем более и более открывались несметные сокровища этого города».

Словом, Аполлинарию Васнецову повезло. В результате целой системы совпадений (снисхождение отца, авторитет брата, пребывание в далекой глухомани Михаила Андриолли, славная гостиница с видом на Кремль, соответствующие первые заказы, а также дружба с меценатом Саввой Мамонтовым) его талант развился максимально, и к рубежу столетия Москва имела вполне сформировавшуюся фигуру своего историка от живописи (или живописца от истории). Фигуру, во всех отношениях гармоничную. И когда в начале 1910-х годов другому краеведу, Петру Сытину, впервые показали Васнецова, он увидел пожилого человека выше среднего роста, в скромном темно-сером костюме, чрезвычайно худого, с худым «иконописным» лицом, на скулах которого играл румянец: «Первое мое впечатление от Аполлинария Михайловича – необычайная скромность и какая-то „тихость“ уже тогда знаменитого художника и всеми уважаемого человека, мягкость и доброжелательность в отношении к людям».

Многие обращали внимание именно на васнецовскую тихость. Она свойственна даже самым динамичным его работам (таким, например, как «Гонцы. Ранним утром в Кремле»). Михаил Нестеров писал об одной из выставок: «А. Васнецов хотя и однообразен несколько, но интересен по концепции и тому – ему свойственному – чувству меланхолии, той грусти, которая когда-то, верно давно, запала ему на его холодной, холмистой родине».

В общении с Аполлинарием Михайловичем художники, как правило, старались быть чуть деликатнее обычного. А Владимир Гиляровский посвящал ему трогательные стихи: