Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

Повесть была опубликована в 1834 году. Усачка застала ее. Наталья Голицына скончалась тремя годами позднее, в возрасте 97 лет.

* * *

По соседству же с домом, где частенько останавливалась «Пиковая дама» Голицына, стоял дом Павла Свиньина, человека просвещенного, уравновешенного и солидного, вошедшего в российскую литературу. Сам первейший поэт Пушкин как-то раз упомянул его в стихотворении «Собрание насекомых»:

И все. Одна лишь строчка. Но господин Свиньин и тем был горд.

Павел Петрович занимался краеведением. Он написал книгу «Картины России и быт разноплеменных ее народов» и несколько очерков – «Прогулки по Кремлю», «Сухарева башня на Сретенке», «Оружейная палата» и тому подобное. Знаменитый критик В. В. Стасов отзывался о нем более чем лестно: «Он много помог в свое время узнанию России русскими, и очень многое из собранных и опубликованных им, лет 50 тому назад, интереснейших материалов и до сих пор нужны и полезны тому, кто интересуется Россией и изучает ее с разнообразных сторон».

Дочерям же господина Свиньина можно было только посочувствовать. Они до ужаса стеснялись своей малоаристократической фамилии и даже просили дьякона приходской церкви, чтобы их предупреждали, когда будут читать историю со Спасителем, вогнавшим бесов в свиное стадо. И дьякон аккуратно сообщал:

– Не извольте завтра, сударыни, приезжать к Евангелию, потому что в нем говорится…

– Ну да, ну да, хорошо, – перебивали сестры и прибывали к середине службы.

Важничали – жуть. Но и обидеть их было совсем не трудно.

– Ах, батюшки, испугал, – скажет девица Свиньина не в меру раззевавшемуся кавалеру. – Я думала, хочешь проглотить меня.

– И что вы, сударыня, Бог с вами: я Великим постом скоромного не ем, – ответит кавалер.

В том доме даже за столом свиного никогда не подавали.

Кстати, в историю вошел и сын Павла Петровича, но уже как чудак. О нем писал В. В. Голицын: «Наконец я назову П. П. Свиньина, владельца красивого особняка на Покровке, в котором он жил в полном одиночестве, не имея у себя кухни и каждый день отправляясь обедать либо к добрым знакомым, всегда радушно его принимавшим к себе за стол, либо в ресторан Шевалье. Это был небольшого роста старичок, бывший когда-то военным, но покинувший службу, по-видимому, не совсем добровольно, вследствие своей склонности к декабристам».

Еще подробнее о младшем Свиньине писал другой мемуарист, Б. Н. Чичерин: «Он был старый холостяк, весьма невзрачный, циник, гастроном, сластолюбец, но весьма неглупый, довольно острый и забавный, притом всегда готовый прийти на помощь к друзьям. Он был богат и имел на Покровке свой дом, отделанный с большим вкусом, в котором он некогда давал обеды и даже балы. Но это ему надоело, и он предпочитал разъезжать по друзьям и знакомым. В карты он не играл, но сидел всегда до поздней ночи, уверяя, что он на этом основал всю свою репутацию, ибо заметил, что кто уезжает раньше других, тот непременно становится предметом злословия, а он этого избегает, уезжая последним. Когда построена была железная дорога в Петербург, москвичи радовались, но Свиньин говорил: „Чему вы радуетесь? Теперь все сидят здесь, а будет железная дорога, все уедут“. Его пророчество в значительной степени сбылось».

Старикашка со средствами, которого с радостью принимают в московских домах, который постоянно выдает глубокомысленные сентенции и глупейшие прогнозы, а эти прогнозы еще и сбываются. Неплохое, кстати сказать, завершение жизни.

* * *

К сожалению, дом Свиньина тоже не дошел до наших дней. На ее месте уже при советской власти выстроили общежитие Промышленной академии, где в тридцатые годы обучались «красные директора». Затем общежитие переделали в гостиницу «Урал». А после и «Урал» снесли.

Флигель дома купцов Алексеевых (Садовая-Черногрязская улица, 8) построен в 1880 году по проекту архитектора А. Никифорова.

Этот домик (а на самом деле – только флигель, главная часть дома снесена) на улице Садовой-Черногрязской – один из очаровательнейших домиков Москвы. Находится он на Садовом кольце, однако, глядя на него, можно легко забыть об окружающем пейзаже. Кажется, что находишься где-нибудь в тихом и уютном городке, в котором никто никуда не спешит и все счастливы.

В этом же доме был счастлив один человек – режиссер Константин Станиславский (настоящая фамилия – Алексеев). Здесь проходило его безмятежное детство. И здесь, можно сказать, зародился один из самых известных российских театров – Художественный.

Константин Станиславский родился в Москве, в классическом купеческом семействе. В классическом – да не совсем. Отец, Сергей Владимирович Алексеев, был самый настоящий предприниматель, представитель старого купеческого рода, полностью поглощенный фамильным делом – золотоканительным производством. А вот мать, Елизавета Васильевна, урожденная Яковлева, была дочкой профессиональной французской актрисы Мари Варлей. Поначалу родители Сергея Владимировича противились этому браку, но упорный сын сумел их убедить в том, что лучшей жены ему в жизнь не сыскать. А им – лучшей невестки. И, действительно, Елизавета Васильевна пришлась в этом семействе, как говорится, ко двору.

В доме Станиславских каждый вечер играло фортепиано, раздавалось пение хозяйки и многочисленных гостей. В сыне же родители души не чаяли. К счастью, размеры алексеевского дома развернуться позволяли: например, чтобы потешить мальчика Кокосю, на второй этаж иной раз приводили лошадь Поньку, а подчас устраивали и «игру в песочек». «В комнате расстилалась простыня, и на нее насыпалась кучка, очевидно, специально для этого заготовленного, мелкого москворецкого белого, чистого песку», – вспоминали родственники Станиславского. А переходы в доме были столь внушительны, что в одном из них всегда был сервирован чайный столик и стоял диван (на нем любил дремать отец семейства).

Главное увлечение маленького Кости – цирк. Он даже был влюблен в одну наездницу, девицу Эльвиру, прекрасно исполняющую «Танец с шалью». Будущий великий режиссер в то время был совсем еще ребенком, но впоследствии с радостью вспоминал: «Музыка заиграла знакомую польку, – это ее номер. „Танец с шалью“ – исполнит партер и на лошади девица Эльвира. Вот и она сама. Товарищи знают секрет: это мой номер, девица, – и все привилегии мне: лучший бинокль, больше места, каждый шепчет поздравление. Действительно, она сегодня очень мила. По окончании своего номера Эльвира выходит на вызовы и пробегает мимо меня, в двух шагах. Эта близость кружит голову, хочется выкинуть что-то особенное, и вот я выбегаю из ложи, целую ей платье и снова, скорей, на свой стул. Сижу, точно приговоренный, боясь шевельнуться и готовый расплакаться. Товарищи одобряют, а сзади отец смеется».