Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

* * *

Отец любил побаловать детишек и частенько покупал билеты в цирковую ложу. Одна беда – он очень сильно уставал в конторе, и в единственный свой выходной мог задремать после обеда, да так задремать, что не добудишься. Иногда удавалось приехать лишь к третьему отделению. К счастью, наездница Эльвира почиталась как своего рода гвоздь программы. Ее выступление всегда было ближе к концу.

Алексееву-старшему было от чего уставать. Ведь он был одним из наследников большого фамильного дела. Еще в 1785 году в Москве, на Якиманке сын ярославского крестьянина Семен Алексеев выстроил маленькую фабричку «волоченного и плащенного золота и серебра». Расчет был точен – шло время правления Екатерины Великой, и расшитые золотом мундиры, дамские платья, занавески, обивка будуаров и карет пользовались огромной популярностью. Не говоря уж о «церковном» рынке сбыта – предприимчивый провинциал сделался основным поставщиком Синода. Ко второй же половине девятнадцатого века производство разрослось, появились крупные оптовые заказчики в Средней Азии и в Индии. Кустарное оборудование сменили производительные станки. Все это требовало, разумеется, большой отдачи сил.

Алексеев-младший обижался на отца, однако не роптал – очень любил своего папеньку. Тем более что цирк присутствовал в его жизни практически ежедневно. Все свободное от домашних уроков время он вместе с товарищем, таким же увлеченным циркоманом, и братьями играет в «Цирк Констанцо Алексеева». Мальчики все делают сами – от продумывания репертуара до издания билетов. Сами были и фокусниками, и акробатами, и клоунами, и гримерами, и кассирами. Зрители – конечно же, домашние: родственники, прислуга и друзья.

К счастью, родители старались не мешать забаве Кости. Наоборот, всячески поощряли ее. И в результате цирковые представления постепенно превратились в театральные. А со временем вместо домашнего театра Алексеев (уже под известным псевдонимом Станиславский) открыл свой театр, которому и было суждено прославиться на всю планету.

* * *

Впоследствии «красноворотский дом» прославился не-обычайным кабинетом Константина Сергеевича: «Невысокие простые потолки, – писал завсегдатай особняка, художник Симов. – В одном из углов довольно обширного помещения какой-то портик или, пожалуй, маленькая квадратная часовня с усеченным выступом и небольшой аркой-входом из грузного мореного дуба. Готический стиль. Освещалась она узкими готическими окнами (целлулоидовые наклейки – удачная имитация), причем на цветных стеклах – прозрачный ряд рыцарских фигур. Подстать оригинальный сундук с металлическими петлями и столик, похожий на аналой. На нем темнел фолиант в кожаном переплете, где чуть поблескивали старинные застежки».

Но главное, все же, не это. Главное, что если бы не этот уютный и счастливый дом, то так и не случилось бы театра под названием МХАТ.

Усадьба генерал-майора Дивова (Малый Казенный переулок, 5) была построена (предположительно) в 1750-е годы.

История этого дома яркая на редкость. Поначалу это была барская усадьба. Как предполагают краеведы, она, вероятнее всего, была построена для генерал-майора И. И. Дивова, генерал-полицмейстера города Санкт-Петербурга. Проживал господин Дивов, разумеется, по месту службы, а московское свое владение сдавал.

Затем усадьбой завладел другой высокий чин, генерал-майор В. С. Нарышкин. После Нарышкина – генерал П. Н. Ивашев. От господина Ивашева все это хозяйство перешло к организации – Институту для исправления телесных недостатков. А в 1845 году дом стал Полицейской больницей. Невзирая на суровое название, это была лечебница благотворительная – «больница для бесприютных всех званий и без платы».

Именно в это время здесь и появился замечательный доктор Гааз.

* * *

Федор Петрович Гааз родился в 1780 году в немецком городочке Мюнстерайфеле, и звали его Фридрихом Иозефом Хаазом. Отец его служил аптекарем, а дед – врачом, и Фридрих по фамильному обычаю тоже подался в медики. Окончил в Вене соответствующий факультет, стал ассистентом окулиста Шмидта.

Фортуна доктора особенно зависит от случайности. На немецких землях расхворался русский князь Репнин. Стал пациентом Фридриха – и выздоровел. То ли помогло лечение, то ли болезнь сама прошла – не так уж было важно. Князь привязался к лекарю и уговорил его приехать в Россию.

Так в 1802 году вместо Фридриха Иозефа Хааза появился Федор Петрович Гааз, московский доктор.

Он, по большому счету, был занудой. А врачевание – единственное дело, где это свойство ставится в заслугу. Федор Петрович не только назначал лечение, но и объяснял причины всяческих недугов, с пациентами беседовал о философии, о доброте, о Боге. Князь Репнин направо и налево раздавал ему рекомендации, а доктор очаровывал своих богатых пациентов.

Он, к тому же, был сентиментальным немцем.

И это умиляло.

Практика росла. А вместе с нею и богатство. Появляется дом на престижном Кузнецком мосту, деревенька с сотней крепостных, суконная фабрика, роскошные белые кони.

Карьера – блистательна. Власти назначают доктора Гааза на высокие посты. Сама императрица Мария Федоровна протежирует ему. «Что же касается до того, что он российского языка не умеет, то он может оного выучить скоро», – пишет она в своих распоряжениях.

В 1822 году Федор Петрович делается главным врачом Москвы. А спустя шесть лет генерал-губернатор Голицын назначает его членом «Комитета попечительства о тюрьмах».

* * *

Доктор и раньше был не чужд благотворительности. Посещал больницы и богоугодные приюты. Раз в одном из них он обнаружил множество убогих и слепых. И сразу испросил соизволения начальства лечить несчастных безвозмездно. Будучи штадт-физиком московской запасной аптеки, ходатайствовал об учреждении особой службы выездных врачей для помощи внезапно заболевшим. Беспокоился о крепостных. Разоблачал недобросовестных коллег.

А после назначения он вовсе отказывается от личной жизни и посвящает все свое время арестантам.

«Старый, худощавый, восковой старичок в черном фраке, коротеньких панталонах, в черных шелковых чулках и башмаках с пряжками, казался только что вышедшим из какой-нибудь драмы XVIII столетия», – так писал о нем Герцен.

Доктора звали «юродивым» и «поврежденным». В его характере было, увидев, как женщина выпьет немножечко водки, на следующий день прислать ей книжечку о вреде пьянства.

Однажды пришел к Гаазу пациент. Дождался, пока доктор выйдет из комнаты, – и убежал, прихватив серебряные ложки. Сторож больницы догнал злоумышленника, доставил Гаазу, сам же пошел за полицией. А доктор сказал посетителю так: