Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

Мне думается, Мейе подозревал, что какой-нибудь матрос, зная три-четыре слова (или даже не зная ни одного), успешно решил бы и не такую жизненную проблему; но ему было легче просидеть целую ночь на вокзале, чем так уронить идею бесценности и незаменимости языка. Во всяком случае, я знаю за собой немало эпизодов совершенно такой же структуры, пусть с несколько меньшими жертвами, чем ночь на вокзале.

«И вообще, – заключил Сильвен, – у нас не испытывают никакого восхищения перед полиглотами, их воспринимают скорее как клоунов». («У нас» надо понимать как «во Франции».) И снова зашла речь все о том же Ажеже, великом полиглоте.

Потом еще долго сидели с Ирой Микаэлян, говорили про Экс, где она теперь основательно осела, про Луи Мартинеза, про Анюту, про разные дела минувших дней и нынешних. Очень подбивала меня взять да и отправиться на вокзал – заехать на один день в Экс, благо близко. Но не сложилось: слишком и без того велика у меня программа странствий.

3 марта. Лион – Франкфурт – Геттинген (10 часов пути в двух поездах).

10 марта 2002. Вечером поезд из Геттингена на Карлсруэ, оттуда ночной на Милан. Между прочим, даже и в нынешнюю шенгенскую эпоху в ночном поезде проводник забирает у пассажиров паспорта. Поставил будильник на 6.00, но встал за 10 минут до этого. За окном Беллинцона. Еще темно. Стою в тамбуре. Начинает прорисовываться линия гор. Потом и долина чуть светлеет. Горы приобретают тело. Россыпи малых огней по долине: дороги, деревни. Немыслимо красиво, волшебно, Метерлинк, paradiso terrestre в момент просыпания.

В Лугано поезд приходит с опозданием на 10 минут – уже почти совсем рассвело. На перроне Лена. Стоянка примерно 40 секунд. Происходит сцена из шпионского фильма вроде «Семнадцати мгновений весны»: на фоне картинного альпийского пейзажа за секунды стоянки, не сходя с подножки вагона, без слова пояснения один передает другой плоскую сумочку. Одна-две фразы – и поезд трогается. И в тот же миг в шпионском фильме эффектный поворот – из глубины тамбура раздается насмешливый русский голос: «Ничего!» Вздрагиваю, прежде чем осознать, что ухмылка тертого на дорогах Европы проводника, который, оказывается, стоял за спиной, значит только то, что он доволен, как он ловко передразнил последнее слово русского (паспорт-то он видел). И что на подозрительную передачу компьютера в Швейцарию ему наплевать. А я ведь отлично помню, как сколько-то лет назад у нас с Леной арестовали компьютер на итальянско-словенской границе в Villa Opicina (и он в конце концов сгинул) – чтобы не случилось подрыва оборонной мощи Италии.

Неправдоподобно неподвижное зеркало утреннего озера; все горы удвоены, как карточные дамы. Тенью от гор озеро резко разделено на светлые и темные сегменты. Поезд описывает дугу, и озеро Лугано, замкнутое горами, плавно поворачивается, как блюдце, больше чем на полкруга. Еще немного и Кьяссо – Италия.

В Милан поезд пришел уже с опозданием в 35 минут; а у меня на пересадку было 20. Так что надо ждать следующего поезда на Венецию, а плацкарта пропала. На вокзале знакомая итальянская сутолока. Радио каждые несколько минут произносит мое любимое anzichè (если верить словарю, «скорее чем»), например: «Поезд на Турин отправится с 17-го пути скорее чем с 4-го». Пока не объявили, люди выбирают, на какой платформе ждать, по интуиции. Спрашивают друг у друга. Вдруг как легкий удар тока: слышу, как тетечка простецкого вида, выясняющая у соседей, где ей ждать, произносит что-то вроде (за точность фонетики не ручаюсь) [iu ašpett a venetsa] «я жду на Венецию». Наконец, доходит очередь и до касающегося меня anzichè: пустяки, всего лишь с 8-го пути скорее чем с 9-го. Поезд набит основательно; нашел себе местечко, лишь протащив свои сумки сквозь пять или шесть вагонов, в отсеке курящих.

В Италии мобильников на порядок больше, чем в Германии или в Англии. Так что любое человеческое сообщество все время говорит. Но что совершенно свое – это жестикуляция свободной рукой. Все, что надо выразить собеседнику, эта рука ему полностью выражает. А если зажать мобильник ухом и плечом, то можно и вторую руку пустить в дело.

За окном солнце, юг. И дорога, ах, какая знакомая дорога! Поодаль на горе контуры Бергамо. Брешия. Озеро Гарда, на этот раз без дымки, в полной яркости. Дезенцано дель Гарда, где я в свой первый итальянский приезд сошел с поезда наугад, плененный названием. На длинном мысу, вдавшемся в озеро, Сирмионе, где сладкие лимоны – cedri – и вилла Катулла. Пескьера, где озеро, полное цветных суденышек, вдруг прорывается из-за домов и подступает к самым рельсам. Верона, на несколько мгновений открывающаяся почти вся на обоих берегах Адидже. Виченца, где некогда довелось прожить целую неделю. Падуя, совсем уж знакомая. Пушкинская Брента, узенькая и мутная, которую, однако же, ни в который раз невозможно переехать спокойно.

И вот уже две символических пушки на насыпи, соединяющей остров с материком, сверкающая лагуна, деревянные колья фарватера, первые барки, силуэт колокольни Сант-Альвизе, контуры Мурано и Сан-Микеле, крайние дома Каннареджо, поднимающиеся прямо из лагуны, и одна за другой синие надписи: Venezia Santa Lucia.

На Сан-Микеле. В протестантском секторе кладбища увидел у входа чету, лет пятидесяти, с одного взгляда почувствовал: русские интеллигенты, сейчас пойдут к Бродскому. Да, пошли. Были там долго, фотографировались, немножко даже приводили там что-то в порядок. Прохладно, ярко, весенне. Как и прежде, зеленые ящерицы. Быстрая перебежка, и замерла. В этом году чуть приоткрыли проем, ведущий к воде, и стало снова немножечко видно лагуну, а если точно знать, куда смотреть, то между кипарисами еще и верхушечку колокольни Сан-Марко, которую отсюда саму трудно отличить от кипариса. На могиле на сей раз среди прочего – стихи по-каталански от некоей каталанской поэтессы, о Бродском в Венеции, уже и о Сан-Микеле, с узнаваемыми цитатами из Бродского в каждой строфе. Letum non omnia finit, как написано на надгробии. Вечное соседство с Эзрой Паундом и Ольгой Радж, которых он так не пожаловал в «Fondamenta degli Incurabili».

Между прочим, в самых разных городах ко мне то и дело обращаются с вопросом «Не скажете ли, как пройти туда-то?». С видом ложной скромности отвечаю что-нибудь горделивое вроде «Scusi, non sono fiorentino» или «Désolé, je ne suis pas d'ici». Но иной раз и повезет – когда знаешь и можешь объяснить. Вспоминаю абсолютно театральную сцену несколько лет назад в той же Венеции: недалеко от San Zaccaria меня останавливают двое – молодой человек в полном облачении еврейского ортодокса и девица баснословно библейского вида. Оба такой неправдоподобной яркости, что немедленно годятся хоть для плаката «Возвращайтесь на историческую родину!», хоть для антисемитской газеты. И спрашивают: «Как пройти в гетто?» (И ведь я даже знал, как! Да что толку, если это сорок минут ходу с поворотами и мостами без числа!)