Альберто Васкес-Фигероа - Путешествие на край света: Галапагосы

Но уверенность, что в сердце этого ада спрятано сорок миллиардов песет, постоянно приводит к появлению все новых и новых отчаянных смельчаков, готовых встретиться с любыми опасностями и трудностями. Англичанин Диотт, итальянец Воскетти, американец Д’Орси, швед Бломберг, колумбиец Рипальда и шотландец Локк — это лишь немногие, самые выдающиеся, из сотен мечтателей, кто в последнее время преследовал неуловимые, ускользающие сокровища Руминьяви. Большинство из них признали собственное поражение, другие разорились, а несчастный Локк лишился всего своего состояния и жены в придачу. После неисчислимых бедствий, он вернулся в Кито и застрелился. Похоже, что некое проклятие оберегает то золото, проклятие и непроходимые Льянганатес.

И сейчас они были там, где-то под моими ногами, и видимые сквозь пелену облаков с такой высоты совсем не казались опасными, и не походили на то, что называют «места, пожирающие людей».

Спустя несколько минут, в разрыве облаков мелькнуло извивающееся русло реки, и, не мешкая ни мгновенье, пилот направил туда самолет, чуть было не задев склон горы, и полетел вдоль русла. Вскоре, на подлете к Тене, появилась крохотная расчищенная полоса, покрытая лужами и травой. Мишель облегченно выдохнул лишь тогда, когда двигатели были выключены:

— Теперь я понимаю, почему доктор Мансилья предпочитает трястись четырнадцать часов в автомобиле. Я тоже в следующий раз поеду с ним…

Мы быстро выгрузили наши вещи, и самолет сразу же улетел, погода начала портиться еще больше, и пилот опасался, что не долетит до Кито. Мы остались стоять в начале взлетно-посадочной полосы, под непрекращающимся дождем, пока, спустя четверть часа, ровно во сколько мы и договаривались, не появился старенький микроавтобус Мансилья.

Спустя час мы уже плыли на большой пироге вниз по течению Напо, лавируя среди опасных порогов и пенных быстрин. Несмотря на потоки воды, падающие с неба, уровень в реке сильно понизился и время от времени лодки задевали дном за камни на дне.

Но вот выглянуло солнце, то Мишель и Гонзало не сдержались и воскликнули от охватившего их восхищения. То, что до сих пор представляло из себя нескончаемую стену из темных, промокших деревьев, протянувшуюся вдоль берегов, вдруг превратилось в амазонскую сельву во всем ее великолепии. Там уже не осталось ни одного темного пятна под свинцовым небом, но только миллион оттенков зеленого, сверкающего под ослепительным солнцем, кажущегося еще ярче, еще насыщенней на фоне голубого неба. Ближе к полудню Амазония начала просыпаться.

Стайки попугаев и гокко перелетали с дерева на дерево, оглашая окрестности криками и забавным бормотанием, а несчетное количество белых цапель стряхивали с себя дождевую воду, и играючи, почти не шевеля крыльями, скользили над поверхностью воды, не касаясь ее. На верхушках высоких деревьев визжали сотни обезьян. А среди ветвей вдруг появились невероятно яркие цветы, что до этого казались неопределенными пятнами без цвета и формы, окрашенные во все цвета радуги, красные и желтые, фиолетовые и цвета охры, в виде бутонов и ниспадающие каскадом, иногда напоминающие собой огненные хвост запущенной ракеты. И Мишель, кто так увлекался и любил цветы, не мог поверить своим глазам, что это были орхидеи, десятки, сотни, тысячи орхидей, растущие в самой большой на планете оранжерее.

Шесть тысяч километров по реке и через сельву, начиная с крутых склонов Анд, что мы могли видеть у себя за спиной, и кончая дельтой при впадении в Атлантический океан, на другой стороне континента, все это пространство было заполнено миллионами деревьев и орхидей.

И не только для Мишеля и Гонзало, никогда в своей жизни не видевших подобного, но и для меня, познакомившегося с этим чудом во время прошлых моих путешествий, это выглядело как необыкновенное, ни с чем не сравнимое зрелище.

«Река-море», у которого Напо лишь один из больших притоков, рождается в перуанских Андах и устремляется бурным потоком на равнину, унося с собой все, что попадается по пути, но именно там, где она соединяется с Напо, как раз течение ее успокаивается и становится почти ленивым до самого конца.

На расстоянии четырех тысяч километров от дельты река течет на высоте в пятьсот метров над уровнем моря, а дальше, при впадении в нее Рио-Негро, находится уже на высоте всего лишь тридцать метров, но до впадения ее в океан остается еще, ни много ни мало, две тысячи километров. На половине этого пути уровень реки опускается приблизительно три миллиметра на каждый километр, из-за чего скорость потока снижается почти до нуля, но, тем не менее, объем воды, что втекает в океан в период паводка, достигает почти двести тысяч кубических метров в секунду. За сотню километров от берега океан еще не в состоянии полностью растворить в себе ту пресную и грязную воду, что река несет с собой.

Но это медленное течение компенсируется, в свою очередь, глубиной русла, и в своей самой глубокой части достигает глубины в сто тридцать метров, что делает ее проходимой для судов на очень большом протяжении, так что суда с большим водоизмещением могут подниматься вплоть до перуанского города-порта Икитос.

Но что больше всего впечатляет в «реке-море», в моем понимании, это ни ее невероятная водность, ни глубина русла, ни ширина — в некоторых местах достигающая семидесяти километров от берега до берега, а особенный мир, сформировавшийся вокруг нее, необыкновенный мир на площади в семь миллионов квадратных километров, называемый Амазонией, сложнейшая система бесконечных притоков, островов, озер и болот, и, конечно же, сельва.

Хотя, можно было бы сказать, что Амазония, на самом деле, не только сельва, это нечто больше: это джунгли, это чаща, это дебри, вода и трясина, гнилье, мрак, звуки, шорохи, запахи, крики и шепот, тайны и страх, дождь, змеи, москиты, звери… все это и в то же время ничего.

Как человек, выросший в Африке, и хорошо изучивший джунгли от Сенегала до Южной Африки, считаю, что нельзя сравнивать оба эти континента. И хотя африканский животный мир более богат и разнообразен, но, все же, африканский континент более гостеприимен, более обитаем и менее враждебен, чем Амазония.

Африку можно пересечь пешком, и единственным оружием может служить толстая палка, мачете и, лишь в редких случаях, ружье; и чтобы там ни говорили, но никому, абсолютно никому в этом мире, не удалось пройти и сотую часть амазонской сельвы.

А потому, можно сказать, что жизни там нет, и не может быть, дальше и больше, чем на воде или около воды. На берегах ее русла и на берегах ее основных притоков стоят города и поселки, но в глубине, там, где настоящая чаща, ее девственное состояние удалось лишь робко «поцарапать» сборщикам каучуков. Там нет ни дорог, ни просек, ни какой-нибудь силы, способной пробить на длительное время то, что представляет из себя стена из растительности.