Рафаэль Жерусальми - Братство охотников за книгами

Не скрывая волнения и, вне всякого сомнения, искренне Лоренцо поклялся на Святой Библии, что Медичи не заинтересованы в обмане. Это означало бы навлечь на себя публичный позор, папа не упустил бы такую возможность. Да и отец Лоренцо отнюдь не ратовал за схватку на глазах у всех, ибо понимал, что ни Ватикан, ни Флоренция в ней не победят. Он предпочитал урегулировать конфликт тихо, по-дружески.

Это чистосердечие не могло не тронуть Анджело, который тем не менее хотел бы знать, какие гарантии подлинности документа намереваются предоставить экспертам Церкви мошенники из Иудеи. Лоренцо успокоил Анджело: прежде чем Рим согласится на обмен, манускрипт должны будут изучить самые авторитетные ученые христианского мира. Записи Анны уже переданы служителям Господа, которые опасаются их обнародования не меньше, чем папа. Привезти документ должны монахи со Святой земли. Как раз сейчас они, вероятно, плывут в Геную.

Устав от расспросов старого архиепископа, Лоренцо поднялся и, прежде чем покинуть помещение, положил перед ним набитый деньгами кошелек. Посмеиваясь про себя, Анджело быстро пересчитал золотые монеты. Эти переговоры были совершенно излишни: приказ папы не оставлял возможности для маневров. Заполучить манускрипт во что бы то ни стало. Пообещать иудеям все, что они хотят. Во всяком случае, в рай они его с собой не унесут.

Солнце клонилось к закату. Последний луч осветил шторы, наполнив комнату алыми отсветами, медленно поднимавшимися по стенам и таявшими на потолке. Архиепископ велел позвать секретаря. При свете свечей он продиктовал короткое письмо, информируя папу о результатах переговоров с Лоренцо. Покончив с ним, он стал составлять запрос о статусе евреев в Испании, которые, судя по всему, чувствовали себя там прекрасно.

Два монаха спускались по наклонным улочкам Акко, ведущим к порту. Один, длинный и сухопарый, шел, вытянув вперед шею, а второй, чуть пониже ростом, прятал голову под капюшоном. Они спешили мимо заваленных рыбой прилавков, бочек с оливковым маслом, ящиков с финиками, не обращая внимания на заигрывания и насмешки уличных девиц. Проститутки кричали: «Благословите, мой отец!» — и, дергая монахов за коричневые плащи, просились под ними спрятаться, забавляя моряков, толпившихся на берегу. Заметив какого-то приказчика из лавки, хохотавшего во все горло, первый монах сердито схватил его за рукав.

— Крещен ли ты, сын мой?

Не дожидаясь ответа, он бросил несчастного в грязную воду, в которой плавали отбросы, затем выпрямился и завопил: «Кто тут еще некрещеный?» Его спутник, опасаясь потасовки, покрепче затянул ремешок котомки. Но морские волки и наемники, обычно не выказывавшие почтения к духовным лицам, на сей раз предпочли не лезть на рожон. Воинственный настрой монаха их явно обескуражил. Этот смиренный служитель Господа умел убеждать.

Брат Мартин с достоинством продолжил путь, брат Бенуа старался поспеть за ним, чуть прихрамывая и держась за бок, словно он у него болел. Драгоценная шкатулка болталась на дне котомки и при ходьбе била по ребрам. Веревочные сандалии скользили по грязной мостовой. Пеньковая одежда больно натирала кожу. Зачем так бежать? Корабль снимется с якоря лишь через несколько часов, погрузка только началась. Прямо на земле валялись тюки с товарами. Один матрос смазывал руль, другой дремал в тени фок-мачты. Бдительный старший помощник стоял на капитанском мостике. Монахи поздоровались с ним и сунули ему в руку несколько монет, чтобы тот позаботился о них во время плавания.

Когда Мартин подтолкнул брата Бенуа на борт, тот почувствовал легкое головокружение, доски палубы качнулась, словно из-под ног вытащили ковер. Раздосадованный, он обернулся, чтобы посмотреть на твердую землю, на холмы Галилеи. Он хотел попрощаться с ними, но не успел. Все произошло так быстро: приготовления к отъезду, последние наставления. Он даже не смог привести в порядок свои мысли. Должен ли он быть признателен за честь, оказанную ему братством? За доверие раввина Цфата? А может, напротив, ему следовало сокрушаться, потому что он — жалкий горемыка, избранный, чтобы донести слова Господа сановникам и интриганам Ватикана, которых всегда презирал? В монастырском дворике перед отъездом он преклонил колени, чтобы отец Поль благословил его. Взволнованный прелат крепко обнял Бенуа и негромко произнес, чтобы не услышал Гамлиэль:

— Не забудь: ты посланник Господа. А не раввина…

Но не о Господе думал сейчас Бенуа, силясь в последний раз разглядеть очертания горных хребтов в жарком полуденном мареве. Мартин понимал это, но ничего не говорил, тоже вглядываясь в горизонт, думая о сводах собора Святого Петра и о том, как страшно будет оказаться среди кардиналов, с таким нетерпением ожидавших их прибытия. Но не об этом ли он всегда мечтал? Не о таком ли испытании?

Подошли несколько моряков, почтительно стянули головные уборы и попросили благословить на дорогу. Монахи осенили их крестом, бормоча слова благословения.

Когда матросы вернулись к работе, Мартин повернулся к приятелю и смущенно произнес:

— Мне нужно признаться, мой славный Бенуа.

Бенуа, услышав, как Мартин запинается, удивился, откинул капюшон плаща и с опаской взглянул на молодого монаха. Тот держался настороженно, словно готовясь получить удар.

— Слушаю тебя, Мартин.

— Это… Это насчет Айши.

Брат Мартин не знал, как сообщить эту новость. Оглянувшись, он убедился, что никто их не слышит.

— Она не заложница, мэтр Франсуа. Ее состояние…

Брат Мартин замолк в нерешительности. Вийон с силой сжал его руку:

— Говори же, Авиафар.

— Она ждет ребенка.

Мессир Фичино стоял, облокотившись на подоконник, и любовался мягкими красками флорентийской осени. Внизу во дворе паломники мыли ноги в фонтане. На краю колодца копошились птицы, поклевывая прогорклые хлебные крошки, просыпавшиеся из карманов двух путников. Какой-то студент, ученик Фичино, принес чистое белье и мягкие туфли. Он забрал грязные, истрепавшиеся в пути сандалии, и на лице его отразилось такое отвращение, что чужестранцы улыбнулись. Монах помоложе весело плеснул на себя прохладной водой. Его приятель держался чуть позади, боясь обрызгаться, и лишь слегка смочил пальцы. Все это время он не решался поставить на землю котомку, перевешивал ее с плеча на плечо, держа ремешок в зубах, когда хотел освободить руки. Это, разумеется, брат Бенуа, подумал Фичино, ожидавший увидеть кого-то более представительного. Посланец охотников за книгами выглядел наивным простаком, и ухмылка была глуповатой, хотя лицо казалось добрым. Впрочем, Фичино понимал, что нельзя судить о Бенуа по внешнему виду. Его предупреждали, что под простоватой внешностью скрывается большая душа и великая ученость. Во всяком случае, Фичино мог лишь искренне восхищаться мужеством человека, который возглавил столь рискованную миссию.