Александр Усовский - Кровавый Дунай

Савушкин кивнул.

— Тогда Вера Антоновна позвонит доктору, и он пришлёт перевозку. У них в госпитале есть такие…

Через два часа топчанчик слева опустел — присланный доктором Берталаном Шавошем крайне немногословный шофёр вместе с Чепрагой и лейтенантом погрузил сержанта Костенко в свой грузовичок, получил в качестве бакшиша бутылку палинки от хозяйки дома и, молча кивнув ей в знак благодарности — увёз старшину в венгерский военный госпиталь. Савушкин лишь в очередной раз изумился порядкам, царившим в мадьярской армии…

Поздним вечером в подвал спустилась хозяйка дома. Предупреждённая доктором о неспособности капитана говорить — она принесла небольшую грифельную доску и несколько мелков. Усевшись у его ложа, она улыбнулась и, протянув ему доску и мелки — промолвила:

— Это вам, чтобы хоть как-то перебивать мой монолог. Вы ведь правша? Потому что левая рука у вас в тугой повязке, доктора Берталан велел её не беспокоить, чтобы нормально срослась ключица.

Савушкин кивнул, взял доску и написал: «Нас ищут». Вера Антоновна, прочитав, улыбнулась и ответила:

— Вы даже не представляете себе, как! Третий день район как в осаде, везде патрули с собаками… Жители фраппированы до невозможности! У нас, в Кристинавароше, спокойном, отчасти буржуазном, отчасти аристократическом районе, где живут уважаемые люди с положением в обществе — и такое! Целый бой! Ходят слухи, что это взбунтовалась какая-то воинская часть, укомплектованная секеями — называют десятую запасную дивизию… Немцы утверждают, что Советы выбросили парашютный десант численностью в тысячу диверсантов — но доблестные немецкие воины большую часть перебили, а уцелевших взяли в плен, так что жителями Кристинавароша можно не беспокоится… Наделали вы дел со своими головорезами, капитан! — И уже серьезно добавила: — Хорошо, что вы третьего дня пришли за полночь, у нас принято рано ложится, в десять вечера уже все спят… И дождь, что в тот день лил¸ как из ведра — вам на руку, если и были какие-то следы, то все смыты…

Савушкин написал: «Обыск?» Хозяйка вновь улыбнулась.

— Полноте, капитан, о чём вы, право слово… Мой муж пропал без вести в бою со словацкими бунтовщиками, я почти что вдова героя, павшего за Венгрию… К тому же баронесса и генеральша. Впрочем, если даже и случится невероятное и в моём доме будет обыск — об этом подвале никто из соседей не знает, дверь на лестницу, ведущую сюда — в дровяном сарае… Доктор Берталан знает о бомбоубежище, он был тут трижды — но я в нём абсолютно уверена… Его водитель, который увёз вашего сержанта — наш бывший садовник, мобилизованный этим летом, он — почти что член нашей семьи… Так что вам здесь никто и ничто не угрожает.

Савушкин, удовлетворённо кивнув, написал: «Мой сержант?»

Вера Антоновна пожала плечами.

— Всё в руках Божьих… Ранения у него очень серьезные. Особенно в живот. Задета печень, если организм не сумеет её восстановить — ваш сержант умрёт. Остальные не столь опасны — доктор наложил гипс на плечевую кость, пробитое лёгкое, если не будет абсцесса, заживёт за три-четыре недели. Всё в руках Божьих, — повторила она. И грустно улыбнувшись, добавила: — И погиб мундир моего мужа, который был на вас. Окончательно и бесповоротно. Восстановлению не подлежит… — И, помолчав, добавила: — Как и наша жизнь.

Капитан вздохнул и написал: «Лекарства?»

Вера Антоновна развела руками.

— Помилуйте, голубчик, вас-то зачем мучить? Колю вам морфин, ещё три дня — и прекращу, болей уже быть не должно… Стрептоцид — наружно, у вас сквозное ранение, к тому же из винтовки с пяти шагов, пуля вас даже не заметила… В чём вам очень повезло. Ну а ключица через неделю-другую срастётся. Так что вы отделались, можно сказать, легко. Ваш юный лейтенант поведал мне, что один из ваших офицеров погиб? Который за обеденным столом доказывал мне, что словацкая сливовица куда лучше венгерской палинки? — Савушкин кивнул. Вера Антоновна, вздохнув, промолвила: — Что ж, земля ему пухом и царствие небесное…

Ага, понятно. Морфин, стало быть… Савушкин вспомнил, как сутками не мог заснуть от режущих болей полтора года назад, когда валялся в госпитале после ранения у хутора Ребячий… Тогда врачи говорили о морфине, как о недостижимом счастье, о панацее для всех тяжёлых раненых… Кивнув хозяйке, он написал «Ваш сын?». Вера Антоновна, чуть смутившись, произнесла:

— Позвонил, будет завтра утром: позавтракать, переодеть мундир и забрать сумку. Я думаю ему о вас рассказать…

Савушкина чуть кондратий не хватил. Торопливо он набросал на доске: «ЗАЧЕМ?»

Хозяйка дома сухо ответила:

— Я полагаю это необходимым. И прошу вас, капитан, не делать поспешных выводов. Мой сын имеет право знать, что происходит в его родном доме…

Савушкин учтиво поклонился, давая понять, что не смеет оспаривать решение хозяйки дома. Вера Антоновна уже гораздо теплее промолвила:

— Алексей, я уверена, что мой сын поймёт меня и не станет препятствовать вашему нахождению здесь.

Капитан кивнул и написал: «Вам виднее». После чего склонил голову в лёгком поклоне — что означало, что более он не смеет задерживать милейшую Веру Антоновну. Та, поняв, тепло улыбнулась, встала, и, осмотрев подвал, произнесла:

— Не буду вас больше терзать своей болтовнёй. Помещение, конечно, далеко от комфорта, но есть два безусловных плюса — здесь тепло, светло и сухо, и об этом бомбоубежище ничего не знает ни венгерская контрразведка, ни гестапо. Так что — спокойной ночи, господа!

Как только хозяйка вышла — к капитану снова подсел Котёночкин.

— Товарищ капитан, сводку доложить?

Савушкин кивнул. Лейтенант, достав из кармана листок с каракулями Чепраги, произнёс:

— Наши очищают от немцев и венгров Альфёльд, междуречье Тисы и Дуная. Вчера заняли пятьдесят населённых пунктов, я смотрел по карте — западнее Цегледа. О боях юго-восточнее Будапешта — ни слова…

Капитан вздохнул и написал: «Отбой. Свет оставь». Котёночкин кивнул и, постелив шинель на заботливо расстеленный хозяйкой коврик — улёгся спать на пол, благородно уступив топчанчик старшины радисту Чепраге. Савушкин про себя лишь улыбнулся этому проявлению демократии, закрыл глаза и почти мгновенно уснул — организму явно требовался отдых после всего перенесённого за последние три дня…

— Товарищ капитан, вставайте! — Голос Котёночкина пробивался сквозь сон, и Савушкин, отринув соблазн считать его тоже частью сновидения, открыл глаза. Лейтенант, который только что тряс его за запястье — тут же прошептал: — Вставайте, идёмте, что покажу…

Савушкин попытался спросить, в чём дело, но вовремя вспомнил, что говорить пока не в состоянии, и, взяв с табуретки доску и мелок, написал «Время?». Котёночкин кивнул: