Александр Усовский - Парашюты над Вислой

Тут в разговор вмешался пан Куронь.

— Pan major, złe wieści. Rosjanie zostali wyrzuceni z Pragi. Linia frontu znajduje się w pobliżu Mińska Mazowieckiego i Garwolina… [159] Пан майор, плохие новости. Русских отбросили от Праги. Линия фронта — у Минска Мазовецкого и Гарволина…

Майора как будто обухом по голове ударили. Ошарашенно он спросил у Савушкина:

— Jak — w Mińsku Mazowieckim i Garwolinie? Przedwczoraj rosyjskie czołgi zbliżyły się do Pragi! [160] Как — у Минска Мазовецкого и Гарволина? Позавчера русские танки подходили к Праге!

— Так. Немцы — дивизии цолгув «Тотенкопф», «Викинг», «Герман Геринг», чварта и дзевьентнаста — ударили на полуднёвы всхуд од Воломина. Вчорай друга армия цолгув радецка одошла до Миньска Мазовецкего… Тшечи корпус ест оточёны пшез Окунёва. Вельки страты…

Побелевшими губами майор прошептал:

— To jest koniec… To jest śmierć Warszawy…

Савушкин про себя с этим согласился — в сложившейся ситуации шансов у восставших нет. Но понимали ли это те, кто запустил маховик восстания? А может… А может, им и не нужен был успех? Нет, какие-то жуткие мысли в голову лезут, надо поспать…

— Пан майор, юж завтра мы бендзем готувы для вшисткего. Але тераз я юж не могу думать — хцем сьпать…

— Tak, kapitanie, odpocznij. Jutro po południu czekam na ciebie. [161] Да, капитан, отдыхай. Завтра к полудню я тебя жду.

Вдвоём со Згожельцем они вышли из особняка. С запада доносилась довольно интенсивная стрельба. Поручик кивнул в ту сторону:

— Воля.

— Силы немцев известны?

Згожелец пожал плечами.

— Не. Якись полицаи, эсэсманы, гранатовцы… Не вем.

Ещё лучше! Они даже не знают, с кем им предстоит сражаться! Савушкин про себя выругался.

Вскоре они добрались до монастыря — и капитан вовсе уж без сил повалился на свою койку. Сон накрыл его мгновенно — тяжёлый, свинцовый, безоглядный; сил у него не было даже на то, чтобы снять сапоги — и единственное, что он успел сделать прежде, чем погрузиться во тьму — снять кепку и стащить с плеч пантерку…

Проснулся Савушкин от аромата жареной картошки. Одуряющего, сводящего с ума, поначалу настолько неожиданного, даже немыслимого, что ему в первые несклько секунд казалось — это сон. Но нет — посреди кельи на табуретке стояла здоровенная сковорода, распространяющая вокруг себя просто одуряющий запах — чего-то давно забытого, запах дома, воскресного утра, маминой стряпни…

— Товарищ капитан, завтрак! — Торжественно произнёс Котёночкин, увидев, что командир открыл глаза.

— Вижу. Сначала думал — вообще в сказку попал… Откуда?

— Монашки принесли. Ну, или кто они тут — девки с повязками. У нас и сапоги забрали — почистить!

— Могли бы и сами, невелики баре… — проворчал Савушкин, садясь поближе к сковороде с шипящей, ошеломляющей в своей первозданной гапстрономической простоте и в то же время роскоши, картошке. — На сале, небось? — кивнул он на сковородку, обращая свои слова к старшине.

— Не скажу, товарищ капитан, може, и на лярде, навроде того, что мы на формировке в Красногорске получали. Тут у них много лендлизовских продуктов…

— От поляков кто-то был уже? Мне их майор велел в двенадцать быть в штаб-квартире, но я, похоже, люто проспал…

Котёночкин кивнул.

— Прибегал посыльный от Куроня. Майор явку к двенадцати отменил. Куронь просил вас быть готовым к трем — он сам придет и расскажет, что они надумали.

— Добре. Значит, — Савушкин глянул на часы — начало второго по варшавскому времени, — есть время поесть и привести себя в Божеский вид. Женя, что в эфире?

— Катавасия. Но наши вроде уверенней, чем вчера.

— Ясно. Володя, что немцы?

— Фанфар поубавилось. Но всё равно — вовсю трубят о поражении второй танковой.

— Ну, раз трубят — значит, не всё так плохо. Ладно, когда ещё доведётся картошечки рубануть… Давай, хлопцы, берите ложки!

Ровно в три дверь кельи отворилась — и вошёл пан Куронь.

— День добрый, пан капитан, день добрый, панове. — Разведчики вразнобой ответили, кто что считал правильным, получилось не очень. Савушкин про себя решил называть Куроня «комиссаром», и это же довести хлопцам — ну нельзя же так отвечать, как штатским балбесам, честное слово…

— Пан капитан, пойдёмте во двор — надо поговорить.

Савушкин про себя усмехнулся — любят эти политические деятели секретничать, хлебом их не корми, дай таинственности нагнать… Вслух же ответил:

— Хорошо, пойдёмте.

На улице было пасмурно, накрапывал лёгкий дождик, и для начала августа было довольно прохладно — градусов пятнадцать, от силы. Савушкин даже поёжился — в келье было куда теплее…

Пан Куронь достал портсигар, неловко, сминая фильтр, достал сигарету, прикурил — после чего промолвил вполголоса:

— АК трубит о своих победах над немцами. Сегодня они захватили дворец Бланка, взяли в плен двадцать два немца, заняли Арсенал на Длугой, а также дворец Мостовских.

Савушкин пожал плечами.

— Ну и что? Как это поможет восстанию?

— Не знаю. Но население полно энтузиазма. Да вы и сами всё скоро увидите…

Капитан вздохнул.

— Чему радоваться?

Пан Куронь помолчал, а затем спросил озабоченно:

— Вы, как военный, какие действия можете предложить?

Савушкин покачал головой.

— Вообще никаких. Вы даже не знаете, кто на той стороне, какие силы у немцев. Как я понял — за Вислой, в Праге, восстание закончилось? Ночью мы не слышали из-за реки ни одного выстрела…

Пан Куронь кивнул.

— Да, сегодня там всё закончилось. Там у немцев слишком много войск, и слишком мало наших. Но здесь, на Старувке, на Сродместье, на Мокотуве, на Жолибоже — всё только начинается. У Армии Людовей тут, в Старем мясте, чуть больше тысячи штыков, у АК — более десяти тысяч. Мы сможем долго держаться… Пан капитан, вы сказали, что мы ничего не знаем о противнике. Майор Рышард попросил узнать у вас, готова ли ваша группа выполнить его просьбу.

Савушкин изумлённо произнёс:

— Просьбу?

— Именно. Приказывать вам мы не можем. Но вы разведчики, опытные люди. Вы можете разузнать, какие части немцы направляют против нас? Имеют ли шансы наши отряды?

— Можем. Вопрос лишь — откуда вы ждёте наступления?

— С Воли и Охоты. С запада.

— Понятно. Когда выходить?

— Я думаю, ночью. Сегодня.

Савушкин кивнул.

— Можно. Это наш профиль. Но… Есть одна проблема. Мы будем в немецкой форме. Как бы нас ваши инсургенты не перестреляли, не доходя до линии огня…

Поляк кивнул.

— Есть грузовик. Хлебный фургон. На нём мы довезём вас до Славиньскей, где кончаются наши позиции — ну а дальше пешком…

— Годиться. У вас есть радиостанция?

— Есть.

— Тогда мы будем вам докладывать о ситуации по радио. Хотя… — И Савушкин замолчал.

— Хотя — что? — спросил пан Куронь.

Капитан тяжело вздохнул.