Александр Усовский - Парашюты над Вислой

Савушкин тяжело вздохнул.

— Пока нечего сдавать. Всё, что надо для войны — немцы контролируют плотно.

Згожелец кивнул.

— Так. АК тераз в эйфории, они думают, что Варшава у них в кармане. Но то помылка. Бардзо тяжка помылка… Мы уходим с Жолибожа, моя рота.

— Вот об этом я и хотел поговорить. Мы хотим идти с вами. Вы ведь будете воевать с немцами, так?

— Так. На Старувке. Чернякув. Нам нужны мосты, АК они не нужны.

— Возьмёте нас с собой?

Згожелец несколько секунд помолчал, а затем решительно кивнул.

— Так.

— Тогда куда нам прибыть?

— О усьмей… В восемь. На скшижованне Столечней и Войска Польскего. Нам тшеба бычь на Старувке, на улице Фрета, дом шестнадцать. До полночи.

Савушкин почесал затылок.

— Но между Жолибожем и Старым мястем — виадук и цитадель. На виадуке и в цитадели немцы.

Згожелец ухмыльнулся и кивнул.

— Так. Але пан капитан може не беспокоить себя. Мы пуйдем под виадукем…

— По канализационным трубам?

— В Варшаве говорят «каналам».

Савушкин вздохнул.

— Ну, по каналам, так по каналам… Тогда в восемь?

— Так.

— Патроны к автоматам и пистолетам у нас есть. Нам нужны патроны на русский калибр, для винтовки. Хотя бы штук триста.

Поручик небрежно махнул рукой.

— Найдём.

Сборы были недолги — всё имущество группы и так уже было упаковано в ранцы и мешки; единственной проблемой была немецкая форма. Брать? Не брать? Савушкин понимал, что кителя фуражки много места не займут, но вкупе с рацией это обмундирование может вызывать ненужные вопросы там, куда они идут. Не все повстанцы так доверчивы, как этот Згожелец… Могут найтись и те, кто попросит открыть ранцы. А там… А там — немецкие мундиры. Может получится очень неловко… А с другой стороны — а ну как это барахло вдруг понадобиться? Неизвестно, что им там Центр завтра надумает приказать. Гитлера в плен в лапсердаках пана Шульмана вряд ли получится взять… Ладно, берем с собой кителя и фуражки военнослужащих люфтваффе. Лишним не будет…

— Женя, давай-ка настрой нам радио на немцев. Лейтенант, прослушай эфир, что там в мире твориться… — Савушкина начала беспокоить удаляющаяся на восток канонада за Прагой — но он старался отгонять плохие мысли. В троеугольнике Радзимин — Минск Мазовецкий — Рембертов сейчас маневрируют две танковые армии, наша вторая гвардейская и два немецких танковых корпуса, вермахта и СС — при таких раскладах всяко может случится…

Строганов достал рацию, забросил на антресоль антенну, включил приёмник и, деликатно прокручивая верньер — настроил на какую-то немецкую волну. Лейтенант, надев наушники, весь обратился в слух.

— Так, хлопцы, раз у нас есть время — вот вам карта Варшавы, изучите её хорошенько. В ближайшее время это нам понадобиться… — Савушкин не хотел, чтобы ребята видели, как от лица лейтенанта, слушающего немецкую станцию, отливает кровь, делая его выражение каким-то похоронным. Похоже, новости неважные…

Через пятнадцать минут Котёночкин, сняв наушники, мёртвым голосом прошептал:

— Наши разбиты…

Мгновенно в зале стало тихо, как на кладбище. Савушкин жёстко бросил:

— Конкретно!

— Немцы завершают окружение третьего танкового корпуса второй танковой армии. У Радзимина и Воломина ими захвачено восемьдесят семь наших танков, более ста двадцати пленных. Убиты, опознаны немцами и захоронены командир пятидесятой танковой бригады майор Фундовный, начальник штаба бригады Ковалевский… Там целый список офицеров. Вторая танковая отходит к Минску Мазовецкому…

В доме повисла мёртвая тишина.

Савушкин тяжело вздохнул. Харьков, март сорок третьего… Да как так-то? Мы же предупреждали! Хотя… Постой. Сто двадцать пленных? Да ладно! Маловато пленных для разгрома… И восемьдесят семь танков — это одна бригада, в танковой армии таких бригад — десяток. Не, не всё так плохо… Отставить уныние!

— Так, хлопцы, то, что немцы выдавили нашу вторую танковую из-под Праги — ничего не значит. Как ничего не значит и разгром этой… Женя, какой ты номер бригады называл?

— Пятидесятая танковая.

— Как ничего не значит и разгром пятидесятой танковой бригады. Да, немцы здесь и сейчас оказались немного проворней, чуть сильней и слегка удачливей — но это всё лишь превратности войны. Вон, Костенко помнит, как мы из Харькова полтора года назад утекали — оно пятки сверкали… И что? Наш Харьков! И Белгогрод наш, и Киев, и Минск! И Варшаву мы освободим — вопрос лишь во времени…Так что отставить уныние, мы — Красная армия, армия Ленина и Сталина, армия победителей! Никогда об этом не забывайте! А по нашим павшим плакать будем после войны — если останемся живы, конечно… Всё, собираемся и выходим, сегодня ночью нам надо быть в Старом городе!

— Пан капитан, патроны до русской винтовки. — И поручик Згожелец протянул Савушкину цинковую коробку. Ого! Однако! С этой Армией Людовой можно иметь дело!

Разведчики были на перекрестке улицы Столечней и бульвара Войска Польского за четверть часа до назначенного времени — на всякий случай; да и сориентироваться на местности никогда не вредно. К восьми подтянулась рота Згожельца — человек сорок в самом разномастном обмундировании, вооружённых, кто во что горазд — маузеровскими карабинами, польскими и немецкими пистолетами, парой чешских лёгких пулеметов и дюжиной «шмайсеров». Единственное, что их всех объединяло — это красно-белые повязки на рукавах — такие же повязки были и на группе Савушкина. Ну что ж, подумал капитан, ещё они по канализации не лазили…

Вход в «каналы» оказался внутри какой-то кирпичной будки — и представлял собой мрачный провал в бетонном полу, размером метр на метр. Металлические ступени шаткой лестницы круто уходили в глубину — из которой невыносимо смердело отходами человеческой жизнедеятельности. «Эх, где наша не пропадала!» — подумал Савушкин и шагнул вниз вслед за последним бойцом роты Згожельца.

Шли они долго — впрочем, отвратительное зловоение, в первые минуты этого специфического анабасиса буквально сбивавшее с ног, вскоре почти перестало ощущаться. Что было тому причиной, удивительная способность организма приспосабливаться к условиям обитания или что-то иное — Савушкин не знал, да и заморачиваться на эту тему ему не хотелось. Достаточно было того, что мерзкая субстанция, плескавшаяся под ногами, не выворачивала его наизнанку и едва доходила до щиколотки — а всё остальное не важно… Сапоги потом не отчистишь — подумал капитан.

Савушкин ожидал путешествия в полной тьме, и даже заранее приготовил фонарик — но через десяток метров с удивлением обнаружил, что к своду «канала» подвешена цепочка ламп, тускло освещающих их путь. Однако, хоть здесь подготовились…