Бернард Корнуэлл - Тигр стрелка Шарпа. Триумф стрелка Шарпа. Крепость стрелка Шарпа

Симона и ее муж обедали с майором, пребывавшим в заметно приподнятом настроении: сражение неизбежно и основной удар британцев неизбежно придется на левый фланг, где стояли его Кобры.

— Это будет бойня, мадам, — хищно улыбаясь, говорил Додд. — Настоящая бойня!

Вместе с капитаном они уже побывали на берегу Кайтны, и майор, показав молодой женщине броды, подробно и красочно расписал, как британцы попадут под перекрестный огонь маратхской артиллерии и как, в отсутствие иного варианта, им останется только идти вперед под смертоносным градом ядер и картечи.

— Если хотите посмотреть, мадам, я найду для вас безопасное местечко. — Он указал на протянувшуюся непосредственно за позициями полка невысокую гряду холмов. — Оттуда все будет прекрасно видно, и, уверяю, ни один вражеский солдат к вам и близко не подойдет.

— Не думаю, что смогла бы наблюдать за бойней, — с чувством ответила Симона.

— Такая щепетильность делает вам честь, мадам, — галантно заявил Додд. — Война — мужское дело.

Именно в этот момент он заметил на противоположном берегу Кайтны людей в британской форме и подал Симоне трубу. Зная, куда смотреть, она положила инструмент на плечо мужа и навела окуляр на холм. На вершине его были двое мужчин, один в треуголке, другой в кивере. Оба, похоже, старались остаться незамеченными.

— Почему они так далеко от бродов? — поинтересовалась мадам Жубер.

— Выискивают дополнительную переправу ниже по течению, чтобы попытаться обойти нас с фланга, — объяснил Додд.

— А переправа там есть?

— Нет, мадам. Им придется форсировать реку здесь либо отказаться от наступления вообще. — Он указал на небольшой кавалерийский отряд, галопом влетевший на мелководье. — Эти, очевидно, собираются проверить глубину.

Симона вернула трубу Додду.

— Возможно ли, что они откажутся от наступления?

— Скорее всего, — ответил ей муж. — Британцы — люди достаточно благоразумные.

— К Малышу Уэлсли это не относится, — презрительно усмехнулся Додд. — Вспомните, как он атаковал в Ахмаднагаре. Лобовая атака! Вперед и на стену! Ставлю сто рупий, что он выберет наступление.

Капитан Жубер покачал головой:

— Я не играю, майор.

— Солдат не может без риска, — уколол его Додд.

— Но если они не перейдут реку, то и сражения не будет? — спросила Симона.

— Сражение будет в любом случае, мадам, — твердо ответил майор. — Полман отправился к Скиндия за разрешением переправиться на тот берег. Если они не придут сюда, мы сами пойдем к ним.

Полман действительно поехал к своему господину. В предвкушении сражения ганноверец принарядился: надел свой лучший синий шелковый мундир, отделанный алой каймой и украшенный золочеными галунами и черными аксельбантами, перепоясался белым шелковым поясом с вышитой бриллиантами звездой и повесил саблю с золотой рукоятью. Однако сопровождавший Полмана Дюпон обратил внимание, что бриджи и сапоги на полковнике старые и потертые.

— Ношу их на удачу, — объяснил ганноверец, заметив недоуменный взгляд голландца. — От моей старой формы. Я носил их еще в те времена, когда служил в Ост-Индской компании.

Полковник был в прекрасном расположении духа. Совершив короткий переход к востоку, он легко добился желаемого результата: одна из двух британских армий оказалась прямо перед ним, попав в уготованную ей западню. Оставалось только разжевать ее, как мелкую рыбешку, и двинуться навстречу Стивенсону. Проблема заключалась в том, что Скиндия упрямо стоял на своем: пехота не должна переходить реку без его разрешения. Получить это разрешение Полман и спешил. Он вовсе не собирался использовать его сразу же, планируя вначале убедиться, что британцы действительно отступают. С другой стороны, полковник не хотел обращаться за разрешением потом, когда враг действительно отступит.

— Наш повелитель и господин боится наступления, — сказал Полман. — Так что придется его умасливать. Скажите ему, Дюпон, что он станет властелином всей Индии, если даст нам свободу действий.

— Лучше сказать, что Уэлсли везет в обозе сотню белых женщин. Тогда Скиндия сам поведет нас в наступление, — сухо заметил голландец.

— Хорошо, так и сделаем. И пообещаем, что все они станут его наложницами.

Обещать ничего не пришлось. Добравшись до рощи на берегу реки, где магараджа Гвалиора ожидал известия о победе своей армии, Полман и Дюпон не обнаружили его роскошного шатра. Шатер исчез, как и полосатые палатки раджи Берара, а то, что осталось, уже лежало в сложенном виде на запряженных быками повозках. Ушли и слоны. Все, кроме одного. Не видно было ни лошадей, ни стражи, ни наложниц.

Оставшийся слон принадлежал Суржи Рао, который уже сидел в клетке-хоуде. Увидев двух взмокших и запыхавшихся европейцев, министр жестом остановил обмахивавшего его опахалом слугу и милостиво улыбнулся.

— Его светлость предпочел удалиться в более безопасное место, — беспечно сообщил Суржи Рао, — и раджа Берара согласился с ним.

— Что? — прорычал Полман.

— Знамения, — туманно ответил индиец, сопровождая это объяснение жестом, который, очевидно, должен был внушить белым людям уважение к загадочной природе посланий, приходящих из некоей недоступной пониманию Полмана сферы.

— Чертовы знамения! Они все говорят в нашу пользу! Мы держим этих ублюдков за яйца! Какие еще знамения вам нужны?

Суржи Рао снова улыбнулся:

— Его светлость целиком полагается на ваши способности, полковник.

— В чем?

— Вы вольны делать все, что сочтете необходимым, — с неизменной улыбкой продолжал министр. — Известий о вашем триумфе мы будем ждать в Боркардане. Ничто не порадует его светлость больше, чем созерцание вражеских знамен, брошенных к подножию его трона.

С этим выражением надежды индиец щелкнул пальцами. Погонщик хлопнул слона по шее, и великан, покачиваясь, двинулся на запад, в сторону Боркардана.

— Ублюдки, — сказал Полман Дюпону, но достаточно громко, чтобы его услышал и министр. — Трусливые, малодушные ублюдки! Ничтожества!

Лично ему было наплевать, наблюдает магараджа за сражением или отсиживается в безопасном убежище, — он даже предпочел бы драться без него, — но его люди, как и все солдаты вообще, сражались лучше на глазах повелителя. Бегство Скиндия полковник приравнивал к предательству. Ничего, утешал он себя, возвращаясь в лагерь, они не подведут, порукой в этом их гордость, уверенность в себе и обещание добычи.

Последние слова Суржи Рао, решил Полман, вполне можно интерпретировать как разрешение перейти Кайтну. Ему позволили делать все, что он сочтет необходимым, то есть развязали руки, а раз так, он добудет Скиндия победу, пусть даже этот мерзавец ее и не заслуживает.