Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

Такко дёрнулся к ведру, Улль взвизгнул и поджал ноги, и Такко, глядя на него, рассмеялся и отложил ковш.

— Ладно-ладно, — примирительно сказал он. — Не буду больше.

За кустарниками не смолкали шаги и голоса: там безостановочно качали воду и таскали дрова, что-то носили, кого-то искали, и оттого было ещё приятнее устроить себе небольшой отдых, рискуя быть застигнутыми за бездельем в разгар дня.

Такко был доволен: накануне вечером, уже в сумерках, он вызвал братьев-оруженосцев состязаться в стрельбе и одержал безоговорочную победу, стреляя с правой и левой руки, с поворотом, с качающейся доски и наконец — в сгустившейся темноте. Проснувшийся от стука огнива Берт едва не отхлестал вожжами мальчишек, любующихся плотно усаженной мишенью при свете пылающего пучка соломы, — спалят же конюшню, недоумки! Такко стрелял лучше братьев, лучше гостей, даже лучше Олларда и до сих пор улыбался, вспоминая вчерашний вечер.

— Я упражнялся по два часа в день, а ты всё равно стреляешь лучше! — заявил вчера Арн с досадой и восхищением. — Признайся, у тебя или лук заговоренный, или стрелы! А может, носишь оберег на меткую стрельбу?

— Конечно, лук заговоренный, — заверил его Такко. — Заговорить его просто: упражняйся по пять часов с пяти лет, вот и все дела!

— Завтра наши собираются на охоту, а после мы сойдёмся на мечах, и уж там я тебе победу не уступлю, — пообещал Арн. — Не, ну виданное ли дело! Надо бы это всё загладить. С победителя причитается, так ведь?..

Младший из братьев ушёл, пока их не хватились, а Такко с Арном, разжившись на кухне вчерашним хлебом и молодым ягодным вином, сидели у конюшни, пока в замке не погасили огни.

— Странные дела творятся в замке, — поделился Арн, макая хлеб в чесночное масло. — Сколько я их повидал, где мы с Фредриком только ни бывали, только здесь, не поверишь, меня мороз по коже продирает.

— Да уж прямо, — не удержался Такко. — Ты, поди, и двойной орех под подушку кладёшь, чтобы дурные сны обошли стороной. Расскажи, что было-то?

Арн отнекивался, но, когда Такко поклялся, что никому не расскажет, выложил:

— Прошлой ночью, когда уже легли, услышали шум в коридоре. Фредрик послал меня посмотреть, а там, не поверишь, девчонка в белом платье. Маленькая и, знаешь, всем на дочку Олларда похожа.

Он плеснул ещё вина и продолжил:

— Я Фредрику сказал. Он меня обругал, сказал, что это, верно, невеста бродит во сне и что надо разбудить няньку, чтобы отвела её назад в спальню. Он там ещё много разного про няньку сказал, что, мол, плохо следит, и сам выскочил поглядеть.

— Как это он так догадался? — удивился Такко.

— А у них тётка в молодости тоже во сне бродила, — объяснил Арн. — Потом, конечно, совсем свихнулась, это уж одного без другого не бывает. Но слушай дальше. Девчонка та дошла до главной башни и пропала. А дверь-то туда заперта! Мы с Фредриком прошли весь коридор, дёргали и толкали двери, и ни одна не поддалась. Дурной этот Фредрик, я тебе скажу! Ничего не боится. Девчонка как сквозь камень прошла. И не смотри на меня так! Я за ужином не пил. Я правда её видел.

— Значит, у неё были ключи, — предположил Такко.

— Не было у неё ключей. А если и были, то что, она сонная замок отперла бы? Дверь бы отворила?

Арн был прав: тяжёлые двери замка действительно были не по силам Агнет. Такко давно понял, что Катерина придерживает их перед воспитанницей не только из почтительности, но и по необходимости.

— Знаешь, я её тоже видел, — сказал он. — Шла с отцом по коридору и тоже скрылась в башне. Думаешь, всё-таки привиделось? — спросил он.

— Я думаю, хуже, — покачал головой Арн. — То был дух-двойник. Всё правильно: он по следам живых и ходит. Ты видел настоящих людей, а мы с Фредриком — двойника.

Духи-двойники предвещают скорую гибель, это Такко знал.

— Как ни глянь, всё дурно выходит, — продолжал Арн. — Всяко получается, что с невестой неладно. Либо страдает лунным недугом и тронется умом, либо скоро упокоится. Наши теперь думают просить императорского разрешения на свадьбу в этом году. Фредрик осенью войдёт в года, а ей могут разрешить по слабости здоровья. Чем скорее он вступит в права, тем лучше, а то не знаешь, что и думать, сам понимаешь…

— Может, мы ещё какую девчонку не приметили, а? — спросил Такко. Недавние сомнения рассеялись, как дым, едва впереди замаячила новая тайна. — Я попробую завтра разузнать. Может, привели из деревни какую-нибудь любопытную…

Ему самому с трудом верилось, что кто-то из деревенских отважился ходить по ночному замку — те не появлялись дальше кухни. Местных слуг было всего семеро: конюх Берт, почти не покидавший конюшни; повар и его великовозрастный помощник, которых видели только в кухне и кладовой; двое уборщиков — эти бродили по замку с тряпками и щётками днём и ночью, но ни одного нельзя было спутать с девочкой даже во хмелю и в темноте; трое разнорабочих, помогавших то здесь, то там и появлявшихся на верхних ярусах лишь по приказу Катерины. Оставались сама Катерина и Малвайн, но и их нельзя было принять за невысокую и хрупкую Агнет.

Вчера Такко было обидно, что заезжим гостям посчастливилось увидеть нежить, за которой охотился он сам, но сейчас, сидя с Уллем под яблоней, он вспомнил, что кое-что и вправду упустил.

— Кто прислуживает Малвайн? — спросил он.

— Нянька Катерина, — удивился Улль. — Кто же ещё?

— Она всё время с их дочкой, — возразил Такко. — Да и неужели в такой семье будет одна служанка на двоих?

— А ты видел в замке других женщин? Я — нет.

Женщин в замке и вправду было мало — только Малвайн, Агнет и Катерина. Даже когда с приездом гостей стирку перестали возить в деревню, в старой прачечной работали мужчины, и никто из замковых обитателей никак не мог прислуживать маркграфине.

Нянька жаловалась лекарю, что Оллард не разрешает заботиться о больной хозяйке. Очевидно, маркграф сам всё делал для жены, которая, к тому же, очень выборочно принимала посторонних… Такко с трудом представлял себе, в какой заботе нуждалась Малвайн, но чувствовал странное смущение: было нечто неправильное в том, что мужчина заботится о больной женщине, пусть даже и является её мужем.

— В замке и раньше было мало служанок, — продолжал Улль. — Мать рассказывала, что за старой госпожой ходили трое или четверо, только после Малвайн их отправила кого на содержание, кого замуж. Оставила только няньку Катерину и одну служанку для себя.

— Почему?

— Сказала вроде, что так много прислуги не делает чести хозяйке замка.

— Значит, у неё всё-таки есть своя служанка?

Улль замотал головой:

— Да нет. Она после охоты попросилась обратно в город, вроде как отпуск взяла. Потом госпожу Малвайн увезли лечиться в столицу, а потом господин маркграф уже не стал нанимать ей прислугу.