Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

Агнет улыбнулась, вслед за ней улыбнулась и нянька — не потому, что её рассмешила легенда, а от радости за воспитанницу.

— Седьмое солнце испугалось и скрылось за горами. Стрелок бросился следом, но не догнал ни его, ни юркую ласточку. С тех пор на небе только одно солнце, и каждый вечер оно садится за горами, а земля не страдает от засухи.

— Да уж верно, не страдает, — отозвалась Катерина. — Другого такого сырого лета не припомню.

Агнет рассмеялась — тихо, будто река плеснула, — и стала выпутываться из тёплого плаща.

— Вообще в дождливую погоду не стоит лишний раз стрелять, — заметил Такко. — Оперение стрел тяжелеет, и сделать меткий выстрел очень трудно.

— Можно упражняться без стрелы, — предложила Агнет.

— Тетива растягивается, — нашёлся Такко. — Сколько войн было проиграно из-за того, что вражескому войску пришлось переправляться через реку…

— Это тоже сказка? — прозрачные глаза смотрели с удивлением и интересом, тонкие руки снова легли на колени: Агнет приготовилась слушать.

Такко кивнул, лихорадочно вспоминая историю, которая заканчивалась бы не слишком печально. Оллард, верно, не похвалит его за пустые разговоры, но, похоже, научить наследницу стрелять было ему не по силам.

Агнет, чуть разрумянившаяся и повеселевшая, отправилась отдыхать, а Такко, ухватив на кухне пару холодных лепёшек и яблоко покрупнее, вернулся в мастерскую. Он попадал туда по-прежнему через кабинет маркграфа. По звонку — два коротких, один долгий — Оллард поднимался наверх и отпирал ему. Катерина пару раз сетовала на кухне, что маркграф заставляет её ждать под дверью, и Такко теперь смотрел на неё свысока. В подземелье он входил уверенно, вспоминая первый испуг со стыдом.

Оллард не ошибся, доверив ему тонкие детали и инструменты. Многие приспособления Такко видел впервые, но были и знакомые по отцовской ювелирной мастерской — линейки и циркули, формы для измерения сложных деталей, весы с набором миниатюрных грузов, пинцеты всех форм и размеров, увеличительные стёкла в изящных серебряных оправах, разные тиски и зажимы. Нельзя было сказать, что Такко многому научился у отца, но всё самое главное — схватиться за горячий тигель и зажать палец в тисках — успел, а потому обращался с маркграфскими инструментами с должной аккуратностью.

На полках стояли ящики с зубчатыми колёсами и пружинами, рассортированными по материалу и размеру, здесь же хранились цепи, проволока, гири разного веса, валы, уголки, полированные деревянные ручки и ещё много разных деталей, названия и назначение которых только предстояло вычитать в книгах. Книги же, которыми маркграф щедро снабжал своего нового помощника, оказались настоящим сокровищем. Чего здесь только не было! Нашлись сочинения о подъеме воды на поля и к домам (теперь Такко знал, что за приспособление качает воду из колодца), о перемещении тяжестей и разных строительных машинах, об устройстве часов и музыкальных автоматов. Книги были разные, привычные рукописные и новые, печатные, пахнувшие по-другому, с мелким убористым шрифтом. К концу дня глаза щипало, будто под веки забился песок, а в голове гудело от постоянного тиканья механизмов. Оллард заводил их каждый день, в том числе те простейшие модели, что успел собрать Такко, и они беспрестанно поскрипывали и щёлкали, будто разговаривали друг с другом, пока их создатели работали в молчании.

Такко и думать забыл о кладбище. Целыми днями он сидел над книгами, разбирал чертежи, соединял колёса и цепи и прилаживал гири и пружины. Оллард изредка подходил, поправлял, отвечал на вопросы, а иногда поручал вытереть пыль или давал иные мелкие поручения, но чаще вовсе не вмешивался. Поглощённый новым делом, Такко не сразу заметил, что большую часть времени проводит в мастерской один. За щелчками механизмов он ни разу не услышал, когда и куда маркграф уходил; возвращался он также неслышно и неожиданно.

— Что за сказку ты рассказывал Агнет? — Оллард подобрался, как всегда, неслышно. Такко вскочил, едва не опрокинув табурет. — Ей понравилось. Помни, я не жду, что моя дочь станет хорошо стрелять, но она не должна ни скучать, ни переутомляться.

— У нас эту сказку рассказывают детям, — пояснил Такко. — Кажется, там не было ничего дурного.

— Разумеется, не было, — усмехнулся Оллард, — иначе Катерина уже примчалась бы ко мне. Как успехи Агнет?

— Мастер Дитмар был прав, — сказал Такко, рассматривая незаконченный механизм. — Лук, который я сделал, не очень хорош. Вашей дочери трудно его натягивать.

Оллард понимающе кивнул и присел на край стола:

— Агнет нездорова. Никто не ждёт, что ты научишь её метко стрелять. Да ты и сам понимаешь, что ей не понадобится держать в руках настоящее оружие.

— Все начинают со слабых луков, — пожал плечами Такко, — но потом крепнут и начинают хорошо стрелять из луков посильнее. А здесь… Признаться, я третий раз ослабляю тетиву, чтобы ей было легче.

Оллард немного помолчал и заговорил, тщательно подбирая слова:

— Видишь ли, Агнет не просто нездорова. Она серьёзно больна. Хочешь знать, что с ней?

Такко кивнул и поморщился — перед уставшими глазами поплыла рябь, очертания мастерской на миг расплылись. Он отёр глаза, Оллард подал ему платок и покачал головой:

— Весьма любезно с твоей стороны беречь свечи, но в следующий раз не считай мои деньги. Жги столько, чтобы глаза не уставали. Так вот, болезнь Агнет такова, что даже незначительные действия отнимают у неё много сил. Когда её ровесники бегали и играли, она не могла ходить из-за слабости. Я тогда придумал особую коляску, от которой она избавилась всего пять лет назад.

— Ваши изобретения вылечили Агнет? — спросил Такко.

— Нет, — с горечью ответил Оллард. — Не вылечили. Болезнь Агнет такова, что её нельзя исцелить. Я бы отдал весь свой дар за то, чтобы вернуть ей здоровье, но это невозможно. Как сказали столичные лекари, у неё недостаточно телесного материала в сердце. Кровь неправильно смешивается, и оттого телу постоянно недостаёт сил. [9] Болезнь Агнет — тяжёлый порок сердца. В перегородке между отделами сердца не зарастает отверстие, артериальная кровь смешивается с венозной и организм испытывает постоянную нехватку кислорода. Отсюда слабость, сильная бледность и склонность к обморокам. Единственный способ лечения тяжёлых пороков — операция. Во времена, когда такие операции не делали, больные имели мало шансов дожить до 10–12 лет. Иногда этот материал нарастает с годами, и, когда Агнет в семь лет наконец пошла сама, мы ждали скорого выздоровления. Но не дождались. Кровь по-прежнему течёт неправильно, и Агнет постоянно не хватает воздуха.

Не хватает воздуха. Такко передёрнуло от воспоминаний: прыжок с высокой скалы и отчаянные попытки выбраться из пузырившейся глубины; нежданное нападение, чужая рука на горле, пока не нашарил на поясе нож; душащие дурные сны. Он вздрогнул и с наслаждением вдохнул холодный воздух подземелья. Хорошо было дышать, хорошо чувствовать себя живым.