Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

— Будешь и дальше учить Агнет? — спросил Оллард, не сводя с него глаз.

— Почему нет? — пожал плечами Такко. — Раз она однажды почти выздоровела, может быть, ей снова станет лучше. Она же неплохо стреляла, когда приезжали гости.

— Всё может быть, — кивнул Оллард. — Но я бы на твоём месте не надеялся.

Такко опустил взгляд на чертёж, толком не видя линий и букв. Перед глазами стояли бледные щёки и посиневшие пальцы Агнет. Она медленно ходит и кутается в тёплый плащ. Ей не по силам тяжёлые двери, а на лестнице Катерина всегда настороже, чтобы воспитанница не споткнулась. Раньше её медлительность и слабость удивляли Такко, а временами и раздражали. Теперь неизлечимая болезнь словно оградила Агнет стеной, за которой не было места осуждению.

— Раз вашей дочери не нужны уроки, то мне не стоит злоупотреблять вашим гостеприимством, — услышал он свой голос будто со стороны.

— Мы не можем позволить себе ни надеяться, ни отчаиваться, — проговорил Оллард. — Агнет может поправиться, а может и не дожить до зимы. Какая насмешка! Женщина, так боявшаяся идти против природы, подарила мне дочь, которая не может жить без снадобий и постоянного ухода!

— Тогда уроки только расстроят Агнет, — сказал Такко. — Я благодарен за всё, что вы сделали для меня, но мне правда лучше уйти.

Оллард поморщился:

— Теперь я понимаю, отчего у тебя были проблемы с отцом. Ты не слушаешь, что тебе говорят. Я столько раз твердил, что ты можешь оставаться в замке до весны, невзирая на то, будет Агнет стрелять или нет, а ты по-прежнему считаешь, что твоё присутствие кого-то стеснит?

— Но от меня никакого толка. Я даже здесь вам не помогаю, занимаюсь, чем хочу.

— Кажется, стоит снова послать тебя к Берту чистить лошадей, чтобы ты и там был недоволен. Другие бы дорого дали, чтобы хотя бы увидеть книги, которые ты свободно читаешь и даже можешь делать выписки. Я не говорю об инструментах, которые здесь хранятся. Выбрось глупости из головы. И ты, верно, забыл, что помог мне разобраться с той старой историей с кладбищем? Я у тебя в долгу.

— Я почти ничего не сделал. И так и не узнал, что случилось с убитыми во время охоты!

— Да с чего ты взял, что они были убиты?

Такко смотрел на маркграфа в немом изумлении, и Оллард снисходительно пояснил:

— Тебе ведь случалось сталкиваться с местными мастерами. И ты знаешь, что пропавшие были учениками и подмастерьями. Ты и с Бертом работал, а у него пропали оба племянника. Сам сделаешь вывод?

Конечно, Такко помнил Дитмара-лучника и легко мог представить, как жилось его подмастерьям, да и память о подзатыльниках, полученные от конюшего Берта, была свежа. И как он сам не догадался? Трудно представить лучшее время для побега, чем тёмная осенняя ночь. Работы окончены, ярмарки позади, в кошелях редко у кого не скопилось хотя бы полгорсти монет, и если заранее сложить вещи и припасы в лесу, то улизнуть будет проще простого. Тем более в суматохе охоты. А он-то напридумывал себе загадок…

— Как видишь, всё просто, — сказал Оллард. — Оставь пустые мысли.

Он рассеянно взял в руки начатый механизм, положил обратно, передвинул груз, которым были прижаты чертежи и наконец снова взглянул на Такко:

— Мне показалось, я сделал для тебя достаточно, чтобы ты оставался в замке не ради одной Агнет. Ты правда, — он одним неуловимым движением переместился ближе, будто метнулся мрак из углов, — правда хочешь уйти?

— Как пожелает господин маркграф, — пробормотал Такко.

— Господин маркграф желает, чтобы ты остался, — заявил Оллард. — Я не для того доверил тебе свою дочь и чертежи, чтобы так просто отпустить обратно на тракт. Считай себя здесь своим. У тебя есть все основания для этого, не так ли?

Такко ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Действительно, ему вверили тайны, которые не знали ни Малвайн, ни Агнет, ни тем более Катерина и слуги. Такое доверие следовало оправдать. А раз Агнет может не дожить до зимы… Такко прогнал мысли о ней усилием воли. И раньше было понятно, что наследнице отмерена недолгая жизнь, но от границы, проведённой так близко и безжалостно, становилось не по себе.

После стылого подземелья в кабинете маркграфа было почти жарко. Сегодня Оллард не торопился в мастерскую, а занимался бумагами, восседая за большим дубовым столом. Такко он тоже вручил исписанные цифрами клочки — записки о расходах с несостоявшейся помолвки:

— У Катерины много дел, так что займись-ка ты. Перепиши всё это безобразие на отдельный лист, как здесь, — он достал из ящика большую расходную книгу. — Надеюсь, считаешь ты так же хорошо, как рассказываешь сказки.

— Вы доверите мне заполнять замковые книги?

— Вести записи по хозяйству — женское дело, — терпеливо объяснил маркграф. — Составь сводную на отдельном листе, а Катерина или Агнет потом перепишут.

Такко справился быстро. Правда, полученный результат пришлось дважды пересчитать — очень уж большая сумма вышла. Он нетерпеливо поглядывал на Олларда, не решаясь его отвлечь, но тот с головой ушёл в свои дела и будто бы забыл о существовании мастерской. Сидеть без дела было скучно. Такко глядел в окно, рассматривал потолок, резные панели на стенах и, наконец, начал листать лежавшую перед ним книгу — увесистый фолиант толщиной в ладонь и длиной и шириной в локоть. Настоящая замковая летопись. Расчерченные на столбцы страницы были заполнены изящным почерком, в котором легко было угадать руку Малвайн.

На плотной бумаге было подробно описано, кто из гостей приезжал, где спал, чем его угощали и прочие сведения, важные хозяйке дома. Косясь на Олларда, Такко переворачивал разом по пять-десять страниц, и перед ним разворачивалась история гостеприимного и щедрого замка, где летом бывали с визитами почти каждую неделю.

Благотворительные обеды для местных бедняков, визит эсхенского бургомистра с женой, свадьба некой Греты из деревни… Похоже, Малвайн не только сделала замок местным оплотом светской жизни, но и принимала живейшее участие в судьбах местных. Подарки в честь дня рождения Агнет — тогда ей было пять лет, значит, сейчас шёл тринадцатый год. Снова приёмы, обеды, праздники посева и урожая, Агнет четыре года, поминальный ужин после похорон старшей маркграфини, званые обеды, Агнет три года, праздник летнего солнцестояния, похороны старшего маркграфа… Добрался он и до записи о карете, подаренной эсхенским лекарям, — следовало сразу догадаться, что одним лечебным ремеслом на такую роскошь не заработать. Доброта Малвайн простиралась на всех.

Нашлась и запись о злосчастном дне охоты на копателей. Она подтверждала рассказ Улля: в день осеннего равноденствия, без малого шесть лет назад, было приготовлено окороков бычьих пятнадцать штук, отварено гороха три большие меры и выставлен бочонок двухлетнего вина для участников охоты. Затем в замке неделю гостили дознаватели из столицы, после чего устроили поминальный ужин в честь пропавших, где подавали жареную оленину, пироги с мочёными ягодами и снова вино.