Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

Ни Катерина, ни тем более Такко ни словом не обмолвились, что он был в покоях Агнет в тот вечер, когда с Малвайн случился припадок, и видел её слёзы. Он и сам не вспоминал о том случае, но слабость наследницы отчего-то перестала раздражать. Тем более, Агнет тянула тетиву с такой решимостью, будто всаживала стрелы не в соломенную мишень, а в собственную болезнь. Однажды из недовольного бормотания Катерины удалось уловить, что госпожа Малвайн из лука не стреляла, а редкие часы досуга проводила за шитьём, даром что была здорова. В тот день Агнет не отошла от мишени, пока не выронила лук из дрожавших пальцев.

Сегодня в соломенном круге торчали пять стрел из десяти, и Агнет улыбалась, мельком поглядывая на окна отцовского кабинета. На днях Оллард решительно заявил, что на улице достаточно тепло, чтобы перестать заниматься в оружейной, и что его дочь — не оранжерейный цветок. Катерина угрюмо наблюдала за воспитанницей со скамейки, держа плащ наготове и всем своим видом не одобряя происходящее.

— Смотри, какой разброс стрел, — Такко указал Агнет на мишень. — Одна под другой! Значит, ты опять дёргаешь правой рукой. Держи лук крепче, когда спускаешь тетиву, иначе никогда не попадёшь кучно! Или опять тяжело? Давай удлиню тетиву, хоть до неба тебе её сплету, только выстрели хорошо!

Агнет кивнула, не сводя с мишени сосредоточенного взгляда, и положила стрелу на тетиву. Характер у неё был отцовский: упрямства и решимости было не занимать, и сейчас она подняла свой маленький лук с такой твёрдостью, что Такко заранее знал, куда полетит стрела.

— Вот видишь, — улыбнулся он, когда белое оперение замерло напротив цветной отметки в середине мишени. — Если сможешь также положить остальные стрелы, отец будет тобой гордиться!

Нехитрый приём всякий раз срабатывал безотказно. Агнет закусила губу и подняла лук, прожигая соломенный круг своими льдистыми глазами. Такко отошёл на солнце — после тёмной мастерской хотелось ловить каждый луч — стараясь не замечать убийственных взглядов Катерины.

— Очень хорошо, — искренне похвалил он девочку, когда все десять стрел оказались в мишени. Агнет отдала ему лук и устало опустилась на скамейку рядом с нянькой. Собирая стрелы, он слышал, как та выговаривала воспитаннице за излишнее усердие и сокрушалась по поводу чёрствости мастера — не видит, что ли, как наследница побледнела?.. Ему и самому было страшно всякий раз, когда к концу урока лицо Агнет заливала свинцовая синева, и она начинала дышать, как вытащенная из воды рыба, — но в прозрачных глазах светилось такое неприкрытое торжество, что остановить её раньше времени казалось немыслимым.

По утрам, когда замок был окутан туманом и в комнатах было холодно, первым делом кололи дрова для покоев Агнет. Дорожку, по которой она шла встречать подводы, мыли со щётками; камни для её постели грели чуть ли не с обеда, чтобы дольше отдавали тепло. Чем ближе подступала осень, тем большей заботой окружали наследницу. Оллард не жалел денег на лучшие лекарства, Катерина не спускала с неё глаз, а Такко учил стрелять — тайком меняя натяжение тетивы и подталкивая к щиту палку, отмечавшую место стрельбы, если Агнет была особенно слаба.

— Катерина сказала, ты совсем утомил Агнет, — заявил Оллард, когда Такко явился в кабинет после урока. — Заставил стрелять чуть ли до обморока и вообще был с ней груб.

Такко пожал плечами:

— Она справляется всё лучше и лучше. Если так пойдёт дальше, на следующей неделе можно будет увеличить расстояние ещё на пять шагов.

— Я видел, — кивнул Оллард. — Признаться, месяц назад я и сам почти перестал верить, что у Агнет что-то получится. Теперь она способна на большее, чем один выстрел перед гостями, правда? Я доходчиво объяснил Катерине, что не позволю выставлять мою дочь слабее, чем она есть, так что не переживай из-за её жалоб. Но если мне пожалуется сама Агнет…

Он не закончил фразу и перевёл взгляд на окно, откуда был виден навес конюшни и лучный щит с потрёпанной мишенью.

— Я давно не видел её такой счастливой, — проговорил он. — Столичные лекари говорили, что если Агнет удастся встретить тринадцатый день рождения, можно перестать опасаться за её жизнь. Совсем здоровой ей никогда не быть, но разве это важно?.. Кажется, я никогда не ждал весны с таким нетерпением, как в этом году. Когда она шла сегодня к замку, уставшая и радостная, я почти поверил, что она переживёт зиму.

— Катерина уверена, что Агнет скоро поправится, — начал было Такко, но Оллард нетерпеливо махнул рукой:

— Катерина слепа и глуха, когда дело касается Агнет. К тому же она понимает, что если Агнет не станет, ей придётся искать другое место, где она едва ли сможет накопить на безбедную старость. Местных лекарей это тоже касается. Половина марки за визит, не считая затрат на лекарства! Тут кого угодно возьмёшься вылечить. Я же возил Агнет в столицу, видел больных тем же недугом и как их хоронили по осени, когда с моря дули холодные ветры. Но в такие дни, как сегодня, даже я начинаю верить в лучшее.

Он бросил последний взгляд на конюшню и повернулся к Такко:

— Она по-прежнему просит тебя рассказывать сказки?

Такко поморщился, отвернулся, и маркграф рассмеялся:

— Переживёшь, невелик труд. Ты вчера закончил с тем механизмом? Идём посмотрим.

На чертежах, которые приносил теперь маркграф, пружины вступали в немыслимое соседство с колёсами и валиками, крюки и спицы изгибались под разными углами, и порой проходил не один день, прежде чем удавалось собрать работающий механизм. В этот раз Такко сражался с пружиной, не помещавшейся в небольшое гнездо, и никак не выходил победителем.

— Для чего здесь вообще нужна пружина? — пожаловался он, когда упругая проволока в очередной раз распрямилась, больно ударив по пальцам. — Почему не взять простой трос?

— Трос не даст нужной скорости и силы движения, — объяснил маркграф. — Очевидно же!

— Но я не могу её поставить! Нужно либо убрать несколько витков, либо увеличить место.

— Нельзя. Мы и так уже вышли за допустимые размеры. А если убрать витки, не хватит длины, чтобы толкать другую деталь. Мы решим эту задачу, я уверен. Будь она простой, я бы не бился над ней столько лет…

Работы теперь было много, вся она была тонкая и сложная, а инструменты всё больше напоминали ювелирные. Порой приходилось часами в четыре руки перебирать ящики в поисках нужной детали или обтачивать имеющиеся, чтобы хоть как-то подогнать под строго заданные размеры. Готовые узлы маркграф забирал в свою мастерскую — теперь уже не приходилось сомневаться, что за тайной дверью скрывается именно она — и редко возвращался довольным. Такко сгорал от любопытства, желая заглянуть за запретную дверь, но благоразумно не задавал вопросов.