Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

В конце концов я решил скрыть смерть Малвайн. Мы перенесли тело в усыпальницу и захоронили как полагается. Затем я объявил слугам, что хозяйку нельзя беспокоить, а сам взялся заканчивать куклу, благо заготовка у меня была. Непростительная ошибка!

— А как вы сделали лицо, руки?.. — Такко не мог оторвать взгляд от немигающих глаз куклы.

— Ты не видел восковых портретов? — удивился Оллард. — Хотя где ты мог видеть… При дворе они в большой моде. Их используют на похоронах — в жаркую погоду выставлять тело для прощания весьма затруднительно, поэтому кладут восковые модели. При жизни же они служат развлечением и показывают состоятельность семьи. Нынче при дворе работают несколько мастеров, которые делают такие портреты, и я заказал для Малвайн и Агнет.

«Малвайн не любит, когда жарко» — пояснял Оллард, когда просил Такко разворошить дрова в пылающем камине столовой. Тогда, сразу после отъезда сватов, он впервые увидел маркграфиню в кресле на колёсах, и, конечно, не мог и представить, что черты её прекрасного лица могут расплыться от близости огня, а яркий свет — выдать их неподвижность.

— С руками пришлось повозиться, — Оллард всё говорил; ему явно недоставало слушателя все эти годы. — Чтобы пальцы гнулись, как настоящие, пришлось выточить каждую фалангу отдельно, а чтобы крепко держали ложку и перо — обтянуть кожей. Я перебрал несколько видов кожи, но подошла только человеческая. Не помню уже, чьими руками мы воспользовались… Кажется, Рик: у него были самые тонкие пальцы. Затем я выбрал платье попышнее, чтобы скрыть погрешности в изготовлении тела, и, как видишь, никто не заметил подмены. Агнет знала, что мать нельзя волновать, и не искала встреч с ней. Катерине я доходчиво объяснил, что это её сказки довели Малвайн до такого состояния, и она тоже не приближалась к госпоже. Куклу видели и судья, и бургомистр — так же, как ты, мельком и в полумраке. Теперь понимаешь, что Вилларды со своей глупой жалобой попали в точку, вслепую угадали единственное слабое место? Как и Катерина со своей болтовнёй о жертвах под башней?..

— Но теперь все узнают, — проговорил Такко.

— Нет, — Оллард едва не вогнал нож в подлокотник кресла, но в последний момент пожалел дорогое дерево. — Императорский подарок должен быть единственным, поэтому всё остальные механизмы я уничтожу.

— Но горожане же видели куклу, и слуги видели, и Агнет!..

— Слуги не скажут ничего, в этом на них можно положиться. Они — часть замка, родились здесь и здесь умрут. Тебе не понять, но они не предадут. Да и не знают они ничего, что могло бы мне повредить. А горожане сами не смогут решить, кого видели — Малвайн или её призрак. Пусть думают, что я скрывал смерть Малвайн, потому что не мог смириться с этим.

— А что вы скажете Агнет?.. — Такко было не по себе от мыслей о кончине Малвайн, но ещё хуже становилось, когда он пытался представить себе лицо наследницы. Как она вскинет голову и сделает вид, что достойно приняла известие о смерти матери, а потом будет выплакивать своё горе в одиночестве, и некому будет её утешить.

— Я уничтожу оба механизма и кости тоже, — твёрдо повторил Оллард, не ответив. — Сегодня. Потому и завёл их — в последний раз. Глупо, но они столько лет скрашивали моё одиночество…

Маркграф снова замолчал. Он смотрел в темноту невидящим взглядом; губы были плотно сжаты, лицо мелко подёргивалось, будто он сдерживался из последних сил. Такко всё оглядывал украдкой комнату и не находил ничего, чем можно было бы защититься. Прикинул расстояние до окна — слишком далеко, и ставни заперты. Перо в руках куклы было детской игрушкой против ножа. Подсвечник стоял слишком близко к Олларду, он точно успеет перехватить… Такко поморщился от ноющей боли в боку и от воспоминания, как легко, играючи его приложили об стол. Нет, сражаться с маркграфом было плохой идеей. Но и надежды договориться не было: лицо Олларда снова приобретало то скорбно-отчаянное выражение, поразившее Такко в подземелье, и снова верилось, что заботы последних дней оказались слишком тяжелы для его рассудка.

— Так она не из костей? — полуутвердительно сказал Такко, оттягивая время.

— А? — встрепенулся Оллард. — Эта кукла? О нет. Она сделана из металла и дерева. Я не смог бы прикоснуться к Малвайн.

Он устало провёл рукой по лицу и со вздохом оглядел куклу из-под воспалённых век.

— Этот механизм я собрал совсем для другой цели, в очередной раз отчаявшись сотворить что-то дельное из костей. Пока собирал, понял, в чём была ошибка, и вернулся к скелетам, а эта заготовка осталась. Заменить куклой Малвайн я не собирался. Только Агнет.

— Агнет?!. — у Такко перехватило дыхание, будто его облили ледяной водой.

— Она болела. Не ходила. Не ездила верхом, не танцевала, не играла в положенные детям её возраста игры, — Оллард говорил коротко, отрывисто, вертя в пальцах нож и не замечая остроты лезвия. — Вообще не участвовала в детских забавах. Даже не пела — не хватало дыхания. Когда приезжали гости, она сидела в своём кресле, а я смотрел, как чужие дочери и сыновья красуются на своих пони и стреляют из луков. Тогда я собрал совсем простой механизм на колёсах, который мог только передвигаться. Можно было представить, что это Агнет идёт мне навстречу, что она здорова… Глупая была затея, но, как ни странно, помогла мне пережить тот трудный год.

Такко смотрел на него недоуменно и растерянно, и Оллард махнул рукой:

— А, не бери в голову! Учил ты живую Агнет, в этом не сомневайся. Та кукла пригодилась лишь для розыгрышей.

Он снова замолчал и опустил глаза. Такко на всякий случай перебрал в памяти мельчайшие детали облика наследницы: голубые прожилки вен, синева вокруг губ, глаза в оправе золотистых ресниц. Вспомнил и ощущение прохладной, чуть дрожащей руки под скользким шёлком… Нет, Агнет несомненно была живой. Кукла, пожалуй, стреляла бы получше. А Оллард, вероятно, заговаривается от усталости.

— А зачем императору скелет? — задал Такко вопрос, мучивший его столько времени.

— Скелет — лишь основа, — охотно отозвался Оллард. — Сверху его прикроют дерево, воск, кожа — всё как полагается. На мой взгляд, кости достаточно красивы, чтобы не прятать их, но не все разделят это убеждение.

— Тогда зачем вообще брать кости?.. — Такко спрашивал быстро, замечая, как лицо Олларда разглаживается, а в голосе звучит прежняя доброжелательность.

— Скажи, ты задумывался, за что платят придворным живописцам? Они зарабатывают побольше, чем ты у меня. Память, Танкварт, память ценится в нашем мире выше всего. Поэтому у трона держат художников и поэтов, умеющих увековечить людские дела и лица. Поэтому привечают чучельников, сохраняющих облик любимых животных и охотничьих трофеев — и помяни моё слово, это искусство ещё ждёт своего расцвета. А обычай бальзамировать тела? А любовь к восковым портретам? Ты не представляешь, на какие ухищрения идут придворные, чтобы сохранить память о себе и близких.