Павел Брянцев - Литовское государство [От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке] [litres]

Ополячению литовско-русского православного дворянства, кроме личного желания сего последнего подражать во всем полякам, способствовало еще и вступление многих из его членов в брак с девицами польского происхождения, а где только польки входили в русскую семью, за нею входило и получало господство все польское и шляхетское, в ущерб всему русскому. Немало также способствовало ополячению русского дворянства в Литовском государстве обучение детей его в польско-католических школах, которых в это время в сем государстве, благодаря иезуитам и пожертвованиям частных лиц, было гораздо больше, чем православных, и притом они были гораздо лучше обставлены.

К концу царствования Сигизмунда-Августа литовско-русское православное дворянство настолько уже подчинилось польскому влиянию, что свой родной, русский язык стало изгонять из употребления не только в общественных собраниях, но даже в домашней, семейной жизни, считая его менее цивилизованным, чем чужой, польский, и заменяя его этим последним [240]. К концу же царствования Стефана Батория и началу правления Сигизмунда III в быте русско-литовского православного дворянства из всего русского осталось одно только православие, но и то к концу XVI в. настолько было поколеблено, что в 1596 г. дало смелость польскому правительству провозгласить унию, причем большая часть православного литовско-русского дворянства осталась равнодушною сему провозглашению, мало того, даже сочувствовала ему.

Кроме ополячения большей части православного дворянства и его индифферентности к своему исповеданию, много помогли провозглашению унии в Речи Посполитой, как уже было выше замечено, беспорядки, вкравшиеся в это время в русскую церковь Литовского государства, именно: распущенность высшего православного духовенства, грубость и невежество низшего, самоуправство и деспотизм светских лиц в делах церкви и т. п.

Отличительною чертою устройства западнорусской церкви было то, что народ принимал деятельное участие во всех церковных делах ее, а в некоторых из них, более важных, он имел даже и решающий голос, например при избрании лиц на высшие духовные должности. Когда, например, избирали митрополита, епископов и настоятелей монастырей, то народу в этом деле принадлежало последнее слово: если народ признавал представленных кандидатов достойными тех мест, на которые их прочили, то они получали эти места, а если не признавал, то не получали, и никто ничего не мог поделать. Таким образом, собственно говоря, право избрания духовных лиц на высшие должности в западнорусской церкви принадлежало одному народу. Вот это-то право и составляло собственно отличительную черту западнорусской церкви. Русский народ крепко держался этого последнего права; он отлично сознавал, что от этого права зависела апостольская чистота православия, порядок и спокойствие церкви, потому что это право лишало врагов православия возможности посадить на то или другое высшее духовное место своего клеврета. Польское правительство тоже отлично сознавало всю важность этого права для православия и его последователей, а потому с давних пор, с самого начала подготовки к окончательному соединению Литвы с Польшею, пыталось отнять его у своих православных подданных, но все попытки его были неудачны. Как только, бывало, правительство подымет на сейме этот вопрос, сейчас встретит грозный протест со стороны удельных русско-литовских православных князей, – и дело обыкновенно кончалось ничем. Так тянулось до 1548 г.; в этом же году на Варшавском сейме польское правительство, после долгих препирательств с русскими представителями, добилось своего: право избрания лиц на высшие духовные должности православной церкви было отнято у народа и передано королю [241].

Получив право назначения лиц на высшие духовные должности русской церкви по своему усмотрению, польские короли решились воспользоваться этим для собственных целей: они стали возводить на высшие духовные места православной церкви таких лиц, какие им необходимы были или для политических целей, или для религиозно-фанатических, как это было при Сигизмунде III, причем, конечно, не было обращено должного внимания на нравственные качества возводимых лиц. С этого времени многие стали получать высшие духовные места в православной церкви (епископов, настоятелей монастырей, соборных протоиереев и т. и.) не по правилам святых отцов (каноническим), не по испытанию, а по связям и покровительству сильных; чаще всего получались места посредством подкупа и дорогих подарков [242]. Поэтому почти все те лица высшего духовного сана русской церкви, которые получали с 1548 г. свои места из рук польского правительства, отличались далеко не безупречною нравственностию [243]. Происходя по большей части из дворянских фамилий, русские пастыри даже под архиерейскими и монашескими одеждами сохранили светские привычки. Подобно светским лицам, высшее духовенство православной церкви (даже епископы и игумены) окружало себя огромною толпою слуг, с которыми делало наезды на своих соседей [244]. До нас дошло много жалоб, в которых некоторые из епископов обвиняются в самых отвратительных преступлениях [245].

Роскошное житье, которое дозволяло себе высшее православное духовенство, принуждало его извлекать из своих церковных имений как можно больше доходов, а это вело к страшному угнетению подданных. По словам одного современника (Иоанна из Вишни), духовные лица не хуже панов обременяли работами крестьян церковных имений и, подобно им, отбирали у крестьян лошадей, коров, овец и т. п., а в случае сопротивления подвергали истязаниям.

В то самое время, как высшее православное духовенство благодаря иноверному правительству жило пышно и роскошно, не заботясь ни о пользе церкви, ни о нуждах насущных, низшее духовенство (священники, диаконы) находилось в самом жалком положении: епископы обращались с ним грубо, облагали его налогами в свою пользу, наказывали побоями и тюремным заключением, не давая никому в этом отчета.

По своему образованию низшее православное духовенство стояло немного выше крестьян, негде было русскому священнику приобресть образование, приличное его званию: школ было мало, да и польское правительство строго наблюдало за тем, чтобы их появлялось как можно менее. Оставаясь в крайнем невежестве, православные священники и богослужения совершали с крайними искажениями. О поучении народа, разъяснении ему догматических истин или церковной обрядности не могло быть и речи. «Звание пресвитера дошло до такого презрения, – говорит православный писатель Захария Копыстенский, – что честный человек стыдился вступать в него».