Невилл Форбс - История Балкан [Болгария, Сербия, Греция, Румыния, Турция от становления государства до Первой мировой войны] [litres]

Венгерский язык был обязательным в административных учреждениях, даже в тех районах, где большинство населения не знало этого языка. В румынских деревнях были организованы так называемые «государственные» школы, преподавание в которых должно было вестись на венгерском; все дети старше трех лет должны были их посещать. Правила по проведению выборов были составлены таким образом, что румыны Трансильвании, хотя их было в десять раз больше, чем венгров, посылали меньшее число представителей в Национальную ассамблею. Для подавления малейшего протеста был принят специальный закон о прессе для Трансильвании. Но румынских журналистов, которым обычно выносили оправдательные приговоры в суде, новое правило предписывало судить только в Клуже (Клаузенбург), единственном трансильванском городе с преобладающим венгерским населением. Эта мера находилась в фундаментальном противоречии с принципами справедливости [131].

В 1892 г. законные жалобы румын были изложены в меморандуме, который должна была передать императору выбранная делегация. В аудиенции, однако, было отказано, и по требованию венгерского правительства все члены делегации были приговорены к длительным срокам тюремного заключения за организацию заговора против целостности венгерского государства.

И тем не менее, несмотря на всякого рода сложности, трансильванские румыны в течение длительного времени жили в условиях социальной и экономической свободы, и в это же время владычество турок и фанариотов в Румынии сильно препятствовало развитию страны. Румыны в Трансильвании вследствие того, что им становилось все труднее устроиться на какую-либо государственную должность, шли в коммерцию и получали открытые профессии. Румыны всегда находили моральную поддержку у своего священства, как православного, так и униатского, которые вели службу на родном языке, только признавали над собой главенство папы. Национальная борьба в Трансильвании имела тенденцию к объединению всех классов общества. Румыны в королевстве ничего не могли им дать, кроме симпатии. Важная роль, которую играла страна при заключении Бухарестского мирного договора, и ее отделейность от Австро-Венгрии должны были с неизбежностью влиять на национальное сознание жителей Трансильвании. Со смертью эрцгерцога Франца-Фердинанда [132], преданного друга многострадальных народов Австро-Венгерской империи, с надеждами на помощь извне можно было распрощаться. Вовсе не является предположением тот факт, что пассивное отношение румынского правительства в начале настоящего конфликта должно было стать для них горьким разочарованием.

Трагическое развитие кризиса летом 1914 г. бросило Румынию в водоворот неожиданных надежд и страхов. Считавшиеся раньше не больше чем утопией устремления стали осязаемой возможностью. Одновременно с этим опасности, казавшиеся такими далекими, придвинулись совсем близко. Такую ситуацию не только невозможно было предвидеть, но и выработать для противостояния ей заранее план. В случае с Румынией ситуация была уникальной из-за множества противоречащих друг другу соображений и внутренних факторов. В условиях стремительно тающего влияния 30 лет квазисоюза с Австрией Румыния еще не привыкла к ее новым взаимоотношениям с Россией. Несмотря на врожденную симпатию к Франции и восхищение ею, румыны не могли не видеть военной мощи Германии. Энтузиазму в отношении Франции и желанию блага Франции было противопоставлено влияние германских финансов. Симпатия к Сербии соседствовала с подозрительным отношением к Болгарии. Народное чувство столкнулось со взглядами короля; и яркий образ «национального принципа» был омрачен тенью России, деспота Ближнего Востока.

Из множества фактов в сложившейся ситуации выделялся один: представилась возможность освободить ту половину румынской нации, которая все еще была под иностранным господством; и в программе одной из сторон конфликта важнейшее место занимал «национальный принцип». Но поскольку в Австро-Венгрии и России среди их подданных было много румын (в России – молдаван), чисто национальная политика была невозможна, и Румыния могла только задумываться над тем, какой вопрос даст ей большее преимущество.

Перед страной было три пути: полный нейтралитет, активное участие в войне на стороне центральных держав (Германии и Австро-Венгрии) или сотрудничество с Тройственным союзом (Антантой). За полный нейтралитет выступали немногие, которые близко принимали к сердцу материальную безопасность страны, а также те, кто считал его неизбежным злом, отдавая себе отчет в том, что совместные действия с державами Центральной Европы не имеют перспектив.

Король Кароль I рассматривал возможность совместных действий с Германией как весьма вероятную, поскольку верил в могущество Германской империи. Более того, он, несомненно, рассматривал возможность возвращения Бессарабии, потерю которой (только южной ее части) особенно обостренно воспринимал. Такая политика встретила бы одобрение многих государственных деятелей Румынии, достаточно назвать самых основных: Стурдзу, в прошлом лидера либеральной партии и премьер-министра; Карпа, некогда председателя консервативной партии и премьер-министра; Майореску, экс-премьера и министра иностранных дел, который председательствовал на Бухарестской конференции 1913 г.; Маргиломана, до недавнего времени возглавлявшего консервативную партию. Стурдза, старый политик, который был одним из основных помощников короля Кароля I в создании современной Румынии и который после многих лет разрыва с активной политикой снова взялся за перо, чтобы высказать слово предупреждения. Карп, аристократ в политике, который отошел от активной общественной деятельности несколько лет назад, всю жизнь с презрением говоривший о «прессе и всей ее деятельности», сам начал издавать ежедневную газету «Молдова», в которой намеревался излагать свои взгляды. Писатели, такие как Раду Росетти, поддерживали дело короля, хотя и не по причинам им высказываемым: у Кароля I была вера в Германию, румыны не доверяли России. Они не видели преимущества в разделе Австро-Венгрии, которая была мощной преградой на пути осуществления планов России на Ближнем Востоке. Они опасались увидеть Россию на Босфоре в ответ на иллюзорную позицию Румынии в устье Дуная. Это не только дешевый водный путь, абсолютно необходимый для объемных грузов, составляющих основной экспорт Румынии, но те же самые продукты: зерно, нефть и древесина образовывали основные статьи экспорта России, которая одним мановением пера могла вычеркнуть Румынию из стран-претендентов, если та не признает ее политического лидерства. Париж и Рим были, без сомнения, любимыми сестрами; но София, Москва и Будапешт были ближайшими соседями, с которыми приходилось считаться.