Генри Хаггард - Земля теней

– О, не волнуйтесь, сэр, я и не собираюсь. Я потрачу на нее хоть тысячу – если потребуется. Благодарность же приберегите на будущее – полагаю, недельки через три она пригодится… а может быть, это будет лишь счет за услуги. Мне пора. Доброй ночи! Миссис Бёрд, возможно придется послать за тем, что скажет сиделка.

С этими словами доктор откланялся. Мистер Левинджер обернулся к миссис Бёрд:

– Он показался мне способным человеком. Мне он понравился. Миссис Бёрд, вам понадобятся наличные. Я привез двадцать фунтов – полагаю, этого хватит, чтобы не тратить деньги Джоанны. – Он положил деньги на стол. – Кстати, миссис Бёрд, не будете ли вы столь любезны каждый день отправлять мне письмо или телеграмму о состоянии нашей пациентки? Вот мой адрес. Кроме того, ведите учет всех израсходованных сумм и впишите в них свое еженедельное пособие в один фунт – чтобы компенсировать вам все неприятности и беспокойство, связанные с болезнью Джоанны.

– Спасибо вам, сэр! – отвечала миссис Бёрд, приседая. – Это очень любезно с вашей стороны, хотя, по правде сказать, я так люблю Джоанну, что ни фартинга бы с вас не взяла – если бы могла себе это позволить. Но на мне ведь еще двое глухонемых, за ними тоже нужно присматривать – и бесполезно притворяться, что, разрываясь между ними, я смогу шить столько, сколько должна – так что денежки ваши лишними не будут, гордость свою я вместе с ними в карман спрячу. И конечно же, буду вас каждый день обо всем извещать.

– Двое глухонемых?

– Да, сэр! – и миссис Бёрд рассказала мистеру Левинджеру о своем муже и Салли.

– Миссис Бёрд! – сказал мистер Левинджер, с восхищением глядя на маленькую женщину. – Мне кажется, вы несете на себе бремя куда большее, чем вам положено, и я могу только восхищаться тем, с каким достоинством вы это делаете.

– Ничего, сэр! – весело отвечала миссис Бёрд. – Если Господу будет угодно дать мне здоровья – так я и с королевой Англии не поменялась бы во всей ее славе и богатстве.

– Восхищен вами еще больше! – с поклоном сказал мистер Левинджер. – Хотел бы я с таким же чистым сердцем предстать перед вечным судом.

Про себя же он подумал: «Бедная Джоанна! Немудрено, что она была так несчастна в этом ужасном маленьком домишке в компании глухонемых. Что ж, сейчас я сделал для нее все, что мог – но начать надо было раньше! О! Если бы я мог заново прожить последние двадцать пять лет – все могло бы быть совсем иначе…»

Миссис Бёрд была в восторге от мистера Левинджера. Никогда раньше – объяснила она жестами Джиму – ей не приходилось встречать такого очаровательного, красивого, умного и галантного пожилого джентльмена.

– Но если так, – энергичными жестами отвечал ей Джим, – почему ж этот джентльмен не заботился о Джоанне раньше?

На этот вопрос жена его ответить не могла и потому лишь пожала плечами: «Джоанна и все, что с ней связано – это очень, очень загадочно, мой дорогой, и не моего ума дело!»

Подумав немного, она вспомнила, что, хотя сама она рассказала мистеру Левинджеру почти все, что могла, он в ответ не сказал почти ничего. Миссис Бёрд так и не знала, в каких отношениях он состоит с Джоанной. Между ними было много различий – но миссис Бёрд, наблюдая за мистером Левинджером, была поражена тем, что его глаза и голос очень похожи на глаза и голос Джоанны. Мог ли он быть отцом девушки? И если да – то как же он позволил ей отправиться в Лондон одной и жить там без всякой защиты и присмотра? Это была загадка – как и все прочее, связанное с Джоанной, и после долгих размышлений миссис Бёрд была вынуждена счесть эту загадку неразрешимой. Для себя она пришла к выводу, что мистер Левинджер и Джоанна не состояли в кровном родстве.

Мистер Левинджер выполнил все задуманное и потому на следующий день повез свою дочь и Эллен Грейвз обратно в Брэдмут. Он не посчитал нужным сообщить им об истинной причине своего визита в Лондон, отговорившись тем, что приезжал ради встречи с одним торговцем антиквариатом, касающейся древних британских украшений.

Точно так же молчала о своей встрече с Джоанной и Эллен, ни словом не обмолвившись о том, что видела девушку в магазине «Блэк и Паркер». В отношении Джоанны Хейст образовался некий заговор молчания. Ни в Рошеме, ни в Монкс Лодж ее имя никогда не упоминалось – хотя на самом деле о ней редко забывали в этих почтенных семействах.

Эллен, когда бурная подготовка к свадьбе ей это позволяла, не переставала поздравлять себя с проявленной выдержкой во время той встречи и с тем, что ей удалось предотвратить разговор Джоанны и Генри. Она понимала, что ее упрямый брат начал понемногу успокаиваться и смотреть на вещи в более реальном свете… особенно в отношении Эммы – но было ясно и то, что новые проблемы не заставят себя ждать, если однажды он все же столкнется с девушкой. Что ж, пока этого не случилось, значит, опасность миновала; Эллен была этому рада.

Миссис Бёрд сдержала свое обещание и регулярно телеграфировала мистеру Левинджеру, сообщая о состоянии Джоанны. Мальчик из почтового отделения Брэдмута приезжал в Монкс Лодж практически ежедневно – и одну из телеграмм однажды вскрыла Эмма, поскольку отца не было дома, а ответ требовался немедленно. В телеграмме было сказано:

«У пациента ночью был серьезный рецидив. Доктор предлагает консультацию с N. (тут следовало имя очень известного лондонского врача). Вы санкционируете расходы? Жду ответа, Бёрд».

Эмма, разумеется, ответить не могла и потому вручила телеграмму мистеру Левинджеру прямо на пороге дома, едва он вошел, объяснив, почему она ее вскрыла. Он прочитал телеграмму, а затем сказал с неслыханной ранее серьезностью:

– Эмма, моя дорогая, я желал бы, чтобы впредь ты никогда и ни при каких обстоятельствах не вскрывала письма и телеграммы, адресованные мне. Однако поскольку на этот раз все уже случилось, и ты, безусловно, взволнована – могу пояснить, что это деловой шифр. Ничего романтического – всего лишь Лондонская биржа.

– Мне очень жаль, и я прошу прощения, отец! – холодно откликнулась Эмма. Доверчивая по натуре, она, тем не менее, не поверила ни одному слову отца. – Впредь я буду более осторожна.

Затем она повернулась и ушла к себе, гадая, что за новая загадка добавилась к их запасам семейных тайн…

Дни шли за днями, и, в конце концов, настал тот миг, когда стало окончательно и бесповоротно ясно, что Джоанна выздоровеет.

Последний и самый серьезный кризис миновал, лихорадка оставила девушку, сознание вернулось к ней – и она больше не бредила, а лежала на кровати, обессиленная настолько, что едва могла шептать. День напролет она смотрела в потолок своими огромными карими глазами, выглядевшими теперь так неестественно на маленьком осунувшемся личике. Это было жалкое зрелище. Иногда она принималась плакать, иногда душераздирающе вздыхала – но никогда не улыбалась. Однажды она спросила миссис Бёрд, знает ли кто-нибудь, что она больна, и не навещали ли ее, а получив утвердительный ответ, с неожиданным жаром нетерпеливо спросила: