Бернард Корнуэлл - Война волка

– Так с чего ты взял, что в ее смерти был смысл? – снова спросил он.

– Потому что она говорила со мной во снах, ясное дело.

– Старик, ты сочиняешь, как ребенок.

– А смысл ее смерти заключался в том, – продолжил я, – чтобы послать тебя в Нифльхейм, где Раздиратель Трупов будет терзать твою плоть до конца времен. Ты станешь корчиться в муках, рыдать, как младенец, и плакать, как дитя. Чародейка сказала, что червь обглодает мясо с твоих костей, но ты никогда не умрешь. И пока будешь страдать и хныкать, до ушей твоих будет доноситься смех героев, пирующих в Валгалле. Вот что она поведала мне.

Это его напугало. Я увидел, как рука его снова потянулась к молоту, но он одернул себя и вместо этого положил ладонь на широкое лезвие секиры.

– Старик, болтаешь ты храбро. А дерешься так же храбро? – Он ждал от меня ответа, но я молчал. – Хочешь сразиться со мной сейчас?

– Я хочу убить тебя.

Ярл расхохотался:

– Старик, так выходи на бой.

– С какой стати мне пачкать свою славу, сражаясь с таким неудачником, как ты? – дразнил его я.

– А у тебя есть что пачкать? – Он осклабился.

– Я тот самый старик, который одолел в поединке твоего сына, – заявил я. – Этой славы тебе довольно?

Тут Скёлль наконец вспыхнул. Ему на удивление долго удавалось сдерживаться, но при этих моих словах он ударил шпорами коня и свесился с седла, выдрав из земли мое копье. Но прежде, чем он успел нацелить громоздкое оружие, я выхватил Осиное Жало – мой короткий клинок, – ударил Тинтрега в бока и ткнул острием в спутанную бороду норманна.

Трое его спутников наполовину обнажили мечи. Финан оказался еще проворнее, и Похититель Душ уже покинул ножны, но замер в воздухе, когда я вонзил Осиное Жало в бороду Скёлля. Хотел ли я убить его? Да. Но лошади наши немного переступили прежде, чем острие коснулось кожи, а жеребец воина с заплетенной в косицы бородой помешал Тинтрегу шагнуть ближе. Избегая Осиного Жала, Скёлль вынужден был откинуть голову.

– Довольно! – рявкнул Осферт. – Лорд, опусти меч, – попросил он меня более спокойным тоном. – Пожалуйста, опусти.

Финан убрал Похитителя Душ в ножны. Сделал он это очень медленно, нарочито не спеша. Потом, наклонившись в седле и по-прежнему двигаясь с крайней осторожностью, опустил мою руку.

– Это переговоры, господин, – с укором напомнил он. – Переговоры.

– Что они говорят? – спросил у меня Скёлль.

– Что у тебя нет чести, – процедил я.

– Кто ты такой?

– Человек, который убьет тебя, – ответил я. – И поклявшийся при этом богам, что, когда ты будешь подыхать, в руке твоей не будет меча.

– Дед, ну и напугал ты меня. – Он осклабился.

– Что он говорит? – осведомился теперь уже Осферт.

– Ребячьи оскорбления, – пренебрежительно отмахнулся отец Ода.

Скёлль с силой вогнал копье обратно в землю и повернул лошадь к своим. Я тоже развернул Тинтрега, который дернул головой и заржал. Осферт положил руку в перчатке ему на уздечку, словно боялся, что я вновь попробую напасть на норманна.

– Ты предложил перемирие, – обратился он ко мне. – Зачем?

– Потому что хотел посмотреть на человека, которого убью, – ответил я. – И если бы твои воины сидели на конях, мы могли бы покончить с ублюдком прямо сейчас.

– Я пришел, чтобы найти тебя, – возразил Осферт. – А не затевать войну с Нортумбрией.

– Война сама нашла тебя, – отозвался я. – Так что теперь дерись.

– О чем вы говорите? – потребовал сообщить Скёлль.

– Скажи им, пусть убираются восвояси, – настаивал Осферт.

– Ты не хочешь сражаться?

Осферт нахмурился. Он понимал, что мы превосходим отряд Скёлля числом и что в итоге мы одолеем норманнов. Но понимал и то, что тем самым втравит своих людей в чисто нортумбрийскую распрю, а Этельстан и король Эдуард вовсе не будут счастливы узнать, что западные саксы и мерсийцы пролили свою кровь в междоусобной борьбе между двумя язычниками.

– Я пришел, чтобы найти тебя, – упрямо повторил он. – И у меня нет причин сражаться с этим человеком.

– Он же напал на вас!

– Но атака не удалась. – Осферт выпустил уздечку Тинтрега и отвел своего коня немного в сторону. – Скажи ему, пусть возвращается к себе домой.

Я наклонился и ухватился за древко копья.

– Мой принц решил пощадить твою гнилую жизнь, – обратился я к Скёллю. – Он советует тебе убираться восвояси, если ты не хочешь обрести неглубокую могилу в этой долине.

Выдернув копье, я развернул коня и поскакал вслед за Осфертом.

– Вы трусы! – выкрикнул Скёлль. – Убегаете, как рабы!

И тут он был совершенно прав.

Мы превосходили их числом, и мы бежали. Ну, если точнее выразиться, ушли.

Меня подмывало напасть. Ненависть к Скёллю нашептывала мне, что мои люди сумеют одолеть врага, но разумом я понимал, это оказалась бы неполная победа, купленная дорогой ценой. С обеих сторон было бы много павших, хотя, поскольку все верхом, большинство бы уцелело. В конных сражениях так бывает часто: едва создается впечатление, что один из противников начинает одолевать, как другой обращается в бегство, и битва становится скачкой на скорость. Здравый смысл, та малая его толика, которую удалось мне сохранить в присутствии убийцы Стиорры, подсказал, что в схватке верхом между примерно равными силами обе стороны ослабеют, но ни одна не добьется решающего перевеса. Я желал сойтись в бою со Скёллем и убить его. Но в то же время хотел быть уверен, что сражусь с ним один на один и, прежде чем убить, разоружу, чтобы его мерзкая рожа не оскорбляла мой взор в пиршественном зале Валгаллы.

Если бы воины Осферта присоединились к моим, наша победа стала бы неизбежной, но Осферт был прав. Со Скёллем он не ссорился, да и, честно говоря, вовсе не должен был вести войско в Нортумбрию. Вернись он в Мамесестер с докладом, что потерял два десятка человек в схватке, совершенно его не касавшейся, ему почти наверняка придется распрощаться с командованием мамесестерским гарнизоном.

– Извини, – попросил он меня, пока мы скакали прочь.

– Извинить? За что?

Вид у него был смущенный.

– За твою дочь. И за надежду на месть.

– Моя дочь будет отмщена, – заверил я.

– Я молюсь об этом.

– Вот как?

– Я молюсь за тебя, – признался он, по-прежнему смущаясь. – Я всегда это делаю.

– Думаешь, твой бог хочет, чтобы Скёлль умер?

– Я думаю, что мой бог плачет по Инглаланду, – ответил он. – Думаю, что мой бог хочет мира.

– А Нортумбрия?

На миг мне показалось, что Осферт не вполне понимает, о чем я говорю, но потом он ощетинился:

– Бог хочет, чтобы христианами Нортумбрии правил христианский король. Одна вера, один язык, один народ.

– Значит, вы покорите нас? Заставите встать на колени?

Его губы тронула легкая улыбка.