Бернард Корнуэлл - Война волка

– Государь, ты принимаешь условия? – повторил вопрос Хротверд.

Сигтригр обратился напрямую к Эдуарду, хотя слова его приходилось переводить монаху:

– Ты утверждаешь, лорд король, что не можешь доверять клятве язычника?

– Это верно, – подтвердил вместо Эдуарда Хротверд.

– И однако, именно христиане повинны в нарушении своих клятв, – с нажимом заявил мой зять.

Едва монах перевел эту реплику, поднялся ропот. Хротверд призывал к тишине, но только хмурая мина и движение руки Эдуарда заставили зал успокоиться.

– Каким же это образом нарушили христиане свои клятвы? – с опаской спросил он.

– Разве мне не обещали предоставить охранную грамоту для посещения этого самого витана? – напомнил Сигтригр.

В зале началось сумбурное движение. Собравшиеся недовольно зашумели, но архиепископ Хротверд возвысил голос.

– Воистину, государь, она была обещана тебе, – во всеуслышание заявил он, заставив протесты стихнуть.

– Тогда как могу я доверять твоим словам, – молвил Сигтригр, обращаясь прямо к Эдуарду с речью, которую мы с ним приготовили, – когда не далее как накануне твои люди покушались на мою жизнь?

Монах перевел, и по уставленному скамьями залу прокатилась волна возмущения. Как я понимал, по большей части орали те, кто видел вожака в Этельхельме.

– Я обвиняю Гримбальда! – Сигтригру пришлось кричать, чтобы быть услышанным. Выждав, когда шум уляжется, он указал на Гримбальда и повторил: – Я обвиняю Гримбальда! Обвиняю в нарушении королевского мира, в попытке убить меня, в вероломстве. – Он посмотрел на Эдуарда. – Выкажи свое правосудие в этом деле, господин король, и я приму твои условия. Вот мое прошение, к коему я привлек лорда Утреда Беббанбургского в качестве свидетеля.

Разумеется, рев поднялся снова. Однако все в зале знали о трупах на Кузнечной улице, знали о схватке у церкви Святой Эльфрит и о том, что людям Гримбальда задали трепку. Ближайшие союзники Этельхельма ведали также, что никто не собирался убивать Сигтригра, но это уже ничем не могло помочь Гримбальду. Когда ему дали слово, он пролепетал, что его дружинники действовали сами по себе, а ему ничего не известно про указанные события и он не в ответе за пьяные свары посреди разгульной ночи.

– Лорд король, двое из них вернулись ко мне ночью и понесут наказание, – в отчаянии заявил он.

– Однако они признались, что действовали по твоему приказу, – надавил на слабое звено Сигтригр. – И как свидетеля их признания я привел лорда Утреда…

Упоминания моего имени хватило, чтобы в зале снова поднялся шум настолько громкий, что он распугал гнездившихся на балках воробьев, перепуганной стайкой взмывших в воздух. Внизу бушевало людское море. Большая часть присутствующих, как мне показалось, поддерживала заявление Гримбальда о его непричастности к ночной сваре, но некоторые, пусть и малое число, требовали позволить мне выступить.

Эдуард снова воздел руку, призывая к порядку, а архиепископ Хротверд стучал увенчанным серебряным крестом посохом по доскам помоста.

– Лорд Утред! – обратился Хротверд ко мне через весь зал, когда гомон наконец стих. – Правдивы ли слова короля Сигтригра?

Кое-кто стал протестовать, но другие, желавшие узнать подробности, зашикали на них.

– Правдивы, – подтвердил я Хротверду. – Впрочем, вы наверняка ожидали услышать такой ответ. Поэтому я хотел бы пригласить в это собрание священника из церкви Святой Эльфрит. Он тоже слышал, как те двое признались в том, что их послал Гримбальд.

Поставить священника перед витаном было шагом рискованным, конечно. Он мог солгать или попросту не подтвердить, что убить собирались Сигтригра. Я подумывал удержать одного из захваченных нами и припугнуть его суровой пыткой, если он откажется сказать правду. Но опять же, правда заключалась в том, что никто не злоумышлял против Сигтригра. Да и призванный к ответу дружинник, скорее всего, будет отрицать наличие любого заговора, прекрасно понимая, что Гримбальд и Этельхельм сурово накажут его за предательство. С другой стороны, вызывая как свидетеля христианского попа, я мог спорить с Гримбальдом до тех пор, пока священника не доставят сюда из нижнего города. А этого, как я понимал, может и вовсе не случиться, ведь король Эдуард и оба архиепископа горят желанием как можно скорее покончить с утомительным заседанием. Люди в зале решат, что священник поддержит заявление Сигтригра и нет нужды дожидаться его. Мое предположение оказалось верным.

Когда Хротверд склонился, совещаясь с Эдуардом, с трудом скрывавшим нетерпение, среди сторонников Этельхельма повисла напряженная тишина. Архиепископ Ательм перегнулся через круглолицего Эльфверда, тоже предлагая совет, и король, вид у которого становился все более несчастным, наконец кивнул и указал на Гримбальда.

– Я обещал королю Сигтригру безопасность, – заявил Эдуард глухим голосом. – Нарушив мой мир, ты приговорил себя к смерти.

Зал охнул. Гримбальд, продолжавший стоять, открыл было рот, но, не найдя слов, уставился на Этельхельма, а тот демонстративно отвернулся от обреченного соратника.

– Господин! – воскликнул Гримбальд, обретя дар речи.

Но двое королевских стражников уже подхватили его под руки и поволокли к выходу. Этельхельм даже не повернулся посмотреть. Все присутствующие, включая короля, понимали, что Гримбальд действовал по указке Этельхельма, а олдермен и пальцем не пошевелил, чтобы спасти ему жизнь. Король мог бы пощадить несчастного, но хотел увидеть Сигтригра на коленях, хотел заключить мирный договор, жаждал пополнить свою казну серебром, и жизнь одного сакса была ничтожной ценой за такой успех. Люди горестно роптали, провожая Гримбальда взглядами, а Этельхельм тупо пялился на пламя в очаге.

Жизнь того сакса стала единственной нашей победой за день. Я надеялся, что мучения Сигтригра закончены, если не считать унижения крещением, но, когда Гримбальда уволокли на казнь, Эдуард с трудом поднялся и простер руку, призывая к тишине. Выглядел он больным и усталым, и я мог только диву даваться, куда подевался знакомый мне полный сил молодой человек и как он успел так быстро превратиться в немощного седобородого старика.

– Нам доставит удовольствие, – начал он без выражения, – скрепить этот союз свадьбой, связав Нортумбрию с нашим королевским домом кровными узами.

Он резко умолк, видно не зная, что еще сказать, и просто сел. А мне оставалось лишь недоуменно таращиться на него. Свадьба? Разговора про женитьбу не было, да и прах моей дочери, супруги Сигтригра, еще не остыл, а Эдуард уже предлагает ему невесту?

У двери началось шевеление, вошли копейщики, за ними показался Этельстан. Он вел под руку девицу из той самой маленькой повозки, что проехала мимо нас. Теперь я ее узнал. То была Эдгит [3] Эадгит в российской историографической традиции. , сестра-близняшка Этельстана, которую я прежде видел только ребенком. Она шла выпрямив спину и гордо вскинув голову, но на ее лице лежала печать горя. Сигтригр ошибся. Эдгит не была страшненькой. Лицо ее, длинное, как у Этельстана, выражало силу, взгляд был проницательный, но несчастье и уныние, заставившие ее поджать тонкие губы, делали его простоватым. Этельстан с сестрой остановились у заднего ряда скамей, явно ожидая приглашения.