Бернард Корнуэлл - Война волка

– Конечно, – солгал я.

– Ну, тогда мы сокрушим мощно, – самодовольно заявил он.

– У меня еще есть кое-что от языческого чародея, – поддел я его.

Иеремия в ужасе воззрился на меня.

– У тебя есть… – Он не договорил и осенил себя крестом. – Что же это?

– Горшочек с мазью, обращающей человека в волка.

– Нет, господин, нет! Это дьявольское зелье! Отдай его мне.

– Оно у моего слуги, – беспечно отмахнулся я. Честно говоря, я сам не знал, зачем захватил этот горшок, и не имел намерения прибегать к мази, но расставаться с ним все же не спешил.

– Я обороню тебя от козней сатаны, – пообещал Иеремия. – Ангелы мои буду хранить тебя.

Я подумывал отослать его обратно на Линдисфарену, но в тот сырой от холодной весенней мороси день появление Иеремии – или появление двух его смазливых ангелов – вызвало улыбки на лицах воинов.

– Присматривай за своими бабами, – строго наказал я ему. – Мне неприятности не нужны.

– Никаких неприятностей, – возразил епископ. – Эльвина и Суннива – небесные существа! А на небесах нет брака.

– Я не про брак говорю.

– На небесах все мы будем жить в целомудрии!

– Да неужели? И это у вас называется раем? – Я не дал ему времени на ответ. – Бери своих женщин, обеспечь их целомудрие и поезжайте вместе с обозом.

– Мы помолимся за тебя, – пообещал Иеремия, потом знаком велел своим чумазым ангелам следовать за ним и поскакал туда, где располагались слуги и вьючные лошади.

– Чего он хочет? – спросил мой сын.

– Иеримия обеспечил нам ангельскую помощь.

– Она нам понадобится.

И был совершенно прав, потому что шли мы медленно. Чем многочисленнее войско, тем медленнее оно перемещается: люди пытаются держаться дороги и оставаться на утоптанном грунте, поэтому армия растягивается в колонну. А стоит возникнуть любому препятствию, движение сбивается, войско тормозит, а затем, когда порядок наведен и передовые снова трогаются, колонна вытягивается еще сильнее. Мы шли по южному берегу Нижнего Тинана, и первые несколько миль проделали без особого труда, пока ехали по заливным лугам и мимо сожженных усадеб. Но потом низкие облака окутали вершины холмов туманом, и это означало, что разведчикам Сигтригра пришлось взбираться на каждый пологий склон. Наша колонна могла стать легкой добычей для всадников Скёлля, если они притаились на этих самых холмах, но за целый день враг так и не объявился.

Ближе к вечеру облака приподнялись, и вместе с ними ушел надоедливый моросящий дождь, вымочивший нас до нитки. Утред по большей части скакал рядом со мной и нахмурился, когда мы проезжали очередную ферму, от которой не осталось ничего, кроме обгоревших развалин.

– Работа Скёлля? – предположил он.

– Скорее, скоттов. Скёлль заинтересован в продовольствии, которое производят крестьяне.

– Мы к югу от стены? – спросил сын.

– Да.

Я знал, о чем он думает: если бы мы выставили гарнизон на древней римской стене и в старинных фортах, то сумели бы уберечь от набегов шотландцев основную часть нортумбрийских земель. Но как я объяснил ему однажды, для обеспечения людьми одних только фортов требовалась армия в двадцать раз большая, чем сейчас.

– Помимо этого, – продолжил я, – если мы выставим гарнизон на стене, она превратится в нашу границу, и мы вынуждены будем уступить Константину все земли к северу от нее, включая Беббанбург.

Эта идея ему не понравилась.

У Тинана два русла, и мы следовали южному ответвлению. Верхний Тинан петляет между гор на границе с Шотландией, и его долина представляет собой удобную дорогу к пастбищам Нортумбрии. Но скотты не причиняли нам беспокойства, по крайней мере до поры. Им хватало своих хлопот с норманнами, заполонившими западное их побережье, и это наводило меня на мысль об амбициях Скёлля. Для него границы между Нортумбрией и Шотландией не существовало, и он наверняка нашел союзников среди шотландских норманнов и даже среди ирландцев, осевших в Страт-Клоте. Не мечтает ли он о едином государстве, раскинувшемся вплоть до неприступных скал далекого севера?

– Может, нам следует заключить союз со скоттами? – поделился я с сыном.

– Боже правый! – Он воззрился на меня, явно сочтя чокнутым под стать Иеремии. – Заключить союз со скоттами?!

– У нас с ними общие враги.

– Норманны – это понятно. А еще кто?

– Английцы, естественно.

Тут он и в самом деле решил, что я спятил.

– Но мы и сами английцы! – возразил он.

Английцы! Наверное, я впервые назвал саксов Британии этим странным именем. В наши дни мы все, разумеется, именуем себя английцами, но мне оно до сих пор кажется чудны́м. Английцы из Инглаланда! Это была мечта короля Альфреда – создать единый народ из населения древних королевств.

– Мы не английцы! – возмутился я. – Мы нортумбрийцы!

И это так и означало, что мы были самым маленьким королевством из всех, основанных англами и саксами. О союзе со скоттами я говорил не всерьез, конечно: ценой этого союза стало бы только завоевание и поглощение Нортумбрии. Напротив, если бы Скёлль не убил мою дочь, был бы смысл договариваться с кумбраландскими норманнами. Даже через несколько дней, размышлял я, когда со Скёллем будет покончено, многие из его людей присягнут на верность Сигтригру, и тогда у Нортумбрии хватит сил, чтобы сражаться с английцами на юге и скоттами на севере. Но это при условии, что Сигтригр переживет следующие несколько дней. Страх от этой мысли заставил меня коснуться молота.

– Мы нортумбрийцы, – повторил я, обращаясь к сыну. – Мы не как прочие. Мы – повелители Беббанбурга.

Он странно посмотрел на меня, чувствуя, что я уже не иронизирую, а говорю всерьез.

– Да, это так, – согласился он не очень бодро, озабоченный моим тоном.

– Поэтому через день-другой, – продолжил я, – когда случится битва, один из нас обязан остаться в живых.

Утред прикоснулся к кресту на груди:

– Отец, надеюсь, мы оба уцелеем.

Я на эту благочестивую надежду не уповал.

– Мы обязаны сохранить Беббанбург, – настаивал я. – Твой сын еще не скоро войдет в возраст, так что ты должен оберегать крепость для него.

– Или ты, – пробормотал он.

– Не мели чепухи! – рявкнул я. – Мне столько не прожить! – Я снова коснулся молота. – Беббанбург находится в руках у нашего рода вот уже почти триста лет и должен принадлежать нам до конца этого мира.

Мне вспомнилось пророчество Снорри: что дан и сакс объединятся против меня, я умру от меча, Беббанбург падет, а дети моих детей будут жрать навоз унижения. Я постарался отогнать это воспоминание прочь, понимая, что Снорри намеренно пугал меня своими загадками.

– Ты обязан пережить эту войну, – веско заявил я.

– Хочешь, чтобы я повернулся спиной к битве? – с горечью спросил сын.