Уилбур Смит - Падение с небес

Сторма еще никогда не видела у Марка исполненное такого бешенства лицо. От щек отхлынула кровь, естественный загар сменился лихорадочно-желтым налетом, сжатые губы побелели, словно покрывшись инеем. Глаза его яростно сверкали, и ей пришлось бежать, чтобы не отстать от него, когда они поднимались по усыпанному камнем склону от бегущей внизу реки, а над их головами звенели топоры, и каждый удар, казалось, бьет в самое сердце.

Впереди на фоне неба вдруг задрожало, словно от боли, и покачнулось высокое свинцовое дерево. Глядя на него, Марк остановился с запрокинутой головой, и та же боль пронизала его задрожавшие губы. Дерево отличалось удивительной стройностью, его серебристый ствол грациозно вздымался к небу и чем-то напоминал талию девушки. Не менее двухсот лет понадобилось природе, чтобы взрастить это чудо на столь головокружительную высоту. В семидесяти футах над землей раскинулась его темно-зеленая густая крона.

Вот дерево снова задрожало, и топоры умолкли. Величавая крона медленно, по широкой дуге, набирая жуткую скорость, пошла вниз, и не до конца перерубленный ствол застонал, когда с треском стали рваться его волокна и ткани. Он падал все быстрее и быстрее, прорываясь сквозь верхушки не столь высокой растительности; скручивающаяся и раздираемая древесина визжала как живая. Наконец ствол с такой силой ударился о твердую почву, что земля заходила у них под ногами.

Несколько долгих секунд длилась тишина, потом послышались человеческие голоса, крики, полные восхищения и страха, словно люди сами были напуганы масштабом разрушений, которые они учинили. И почти сразу снова заработали топоры, безжалостно дробя на куски великое молчание долины. Марк припустил бегом, и Сторма, не успевая за ним, отстала.

Он выбежал на открытое место, где шла опустошительная работа и росло количество поваленных деревьев. Здесь, как муравьи, трудились пятьдесят полуголых людей; черная кожа их блестела от пота, как полированная; они обрубали ветки и складывали их в кучи, чтобы потом сжечь. Белые щепки и обломки древесины блестели на солнце, как кости, а сочащийся из свежих надрубов сок распространял в воздухе сладковатый запах крови.

В конце длинной и узкой просеки стояла тренога теодолита, над которым склонился единственный здесь белокожий человек. Он нацелил инструмент туда, где планировалось продолжение просеки, и жестами указывал рабочим, где яркой краской ставить на стволах метки.

Вот он оторвался от теодолита, выпрямился и увидел Марка. Это был молодой человек со спокойным и дружелюбным лицом, в очках с серебряной оправой и толстыми стеклами, прямые рыжеватые волосы падали ему на лоб.

– А-а, привет! – улыбнулся он.

– Вы здесь главный? – прошипел Марк, и улыбка молодого человека сразу сникла.

– Ну, в общем-то, да, – неуверенно проговорил молодой геодезист.

– Вы арестованы.

– Что? Не понимаю…

– А что тут понимать? Вы валите лес на корню в заповедной зоне. Я государственный смотритель заповедной зоны, и я беру вас под арест.

– Но послушайте… – примирительным тоном заговорил геодезист, разводя руками в подтверждение своего миролюбия. – Я просто исполняю свою работу.

Охваченный слепой, всепоглощающей яростью, Марк не заметил, как из окружающих просеку зарослей вышел еще один человек, крупный и широкоплечий.

– Все в порядке, дружок. Я поговорю с мистером Андерсом, – сказал он, подойдя к ним, дружески положил руку на плечо геодезиста и улыбнулся Марку, оскалив короткие кривые зубы, хотя в голосе его не чувствовалось ни теплоты, ни доброго расположения духа.

Марк мгновенно узнал этот ярко выраженный акцент северянина, и по спине его побежали мурашки. Он на всю жизнь запомнил Хобдея, с того самого дня, когда вернулся на свою землю Андерсленд и обнаружил, что весь мир перевернулся с ног на голову.

– Вряд ли вы можете сказать что-нибудь дельное… – начал было Марк, но Хобдей поднял руку:

– Министерством земельных ресурсов я официально назначен на должность инспектора округа, Андерс. И я советую вам меня выслушать.

Гневные слова, которые приготовил Марк, замерли у него на языке, и он уставился на Хобдея, а тот тем временем спокойно достал бумажник, вынул оттуда документ и, развернув его, протянул Марку. На гербовой бумаге был напечатан текст, подписанный заместителем министра земельных ресурсов Дирком Кортни. Подпись была исполнена жирными черными чернилами. Марк медленно читал текст, и чувство отчаяния наполняло его сердце. Дочитав до конца, он вернул бумагу Хобдею. Документ предоставлял этому человеку неограниченные, подкрепленные всей властью и авторитетом правительства полномочия распоряжаться в долине, как ему заблагорассудится.

– Похоже, вы пошли в гору, – сказал Марк, – хотя хозяин у вас все тот же.

Хобдей самодовольно кивнул, но тут глаза его метнулись в сторону: он увидел приближающуюся к ним Сторму. Лицо его сразу изменилось.

Волосы Стормы были заплетены в толстые косы, свисающие ей на грудь. На фоне красновато-коричневого загара глаза казались удивительно синими и ясными. И если бы не эти глаза – ни дать ни взять индейская принцесса из приключенческого романа.

Хобдей не торопясь смерил взглядом ее фигуру, причем с такой откровенной наглостью задерживая взгляд на подробностях ее тела, что она инстинктивно взяла Марка за руку и встала к нему поближе, словно искала у него защиты от нешуточной угрозы.

– В чем дело, Марк? – спросила она, тяжело дыша после подъема по склону, и густой румянец залил ее щеки. – Что они здесь делают?

– Это правительственные чиновники, – тяжело ответил Марк. – Из министерства земельных ресурсов.

– Но они не имеют права рубить деревья! – заявила она, повышая голос. – Ты должен им запретить, Марк.

– Они прорубают линии межевания, – объяснил Марк. – Производят топографическую съемку долины.

– Но ведь деревья…

– Плевать на деревья, мэм, – сказал Хобдей.

Теперь он говорил не так громко, хрипловатый голос звучал злорадно, а глаза, как почуявшие мед насекомые, все еще ощупывали ее фигуру, жадно бегали по ее тоненькому, выгоревшему на солнце хлопчатобумажному платьицу, под которым скрывались соблазнительные выпуклости ее тела.

– К черту деревья, – повторил он. – Земля все равно уйдет под воду, и какая разница, срубят их или они останутся стоять; все окажется под водой.

Он наконец отвернулся от нее и обвел рукой просеку.

– Вон оттуда, – он указал на возвышающиеся серые утесы Чакас-Гейт, – до этого места мы построим самую большую, черт побери, в мире плотину.

Они сидели в темноте, тесно прижавшись друг к другу, словно ища утешения. Лампы Марк зажигать не стал. На крытую тростником веранду падал лишь звездный свет, в котором они различали только лица друг друга.