Уилбур Смит - Падение с небес

Вечером Марк извинился и не вышел к обеду, не желая вторгаться и своим присутствием мешать, когда вся семья в первый раз соберется за столом вместе. Он намеревался отправиться в манеж на еженедельное полковое собрание, а потом пойти куда-нибудь пообедать с другими молодыми и холостыми офицерами полка. В четыре часа он потихоньку вышел из дома через боковой вход и отправился в свой домик, чтобы принять ванну и переодеться в военную форму.

Он уже с грохотом выезжал на своем мотоцикле из ворот Эмойени, как вдруг вспомнил, что генерал просил оставить на его рабочем столе доклад о железных дорогах. Марка так взволновал приезд Стормы, что он совсем забыл об этом. Круто развернув тяжелую машину, он рванул обратно к дому.

Марк въехал на мощеный кухонный дворик и, поставив мотоцикл, через черный ход вошел в дом.

Он стоял в библиотеке возле стола с докладом в руке, быстренько просматривая текст со своими примечаниями, как вдруг щелкнула щеколда двери. Он положил доклад на стол и повернулся – как раз в это мгновение дверь отворилась.

Сторма Кортни, когда Марк увидел ее так близко, оказалась еще красивее. Она сделала три быстрых шажка по комнате и только тогда сообразила, что она здесь не одна. Девушка остановилась, не зная, что делать, грациозная, как испуганная газель, готовая в любую секунду сорваться в стремительный бег.

Рука ее метнулась ко рту – длинные, изящно обработанные ноготки светились, как перламутровые.

Глядя на него огромными бездонно-синими испуганными глазами, Сторма прижала пальчик к слегка дрожащим губам, гладким и блестящим от влаги. Она стала похожа на маленькую девочку, которая осталась одна и которой страшно.

Марк хотел ободрить ее, развеять все страхи, сказать что-нибудь, чтобы ее успокоить, но, к собственному удивлению, не смог ни двинуться, ни заговорить.

Однако беспокоиться оказалось не о чем; ее растерянность длилась всего лишь мгновение, и она тут же поняла, что источник ее тревоги – молодой человек высокого роста, вырядившийся в парадную военную форму, которая выгодно подчеркивала его худощавую изящную фигуру и обладала всеми признаками твердости убеждений, надежности и ответственности.

Едва заметно, неуловимым движением, осанка ее мгновенно изменилась. Пальчик с губы переместился на щечку, губы перестали дрожать и, слегка раздвинувшись, задумчиво надулись. В огромных глазах больше не осталось страха; слегка опустив веки, она принялась критически разглядывать Марка, задрав изящный подбородок.

Поза ее тоже изменилась: на дюйм вперед она выставила бедро, холмики юной груди приподнялись, задорно натянув тончайший шелк ее платья. Губы слегка искривились, словно она собиралась сказать какую-нибудь колкость, и этого оказалось достаточно, чтобы у Марка перехватило дыхание.

– Здравствуйте, – сказала она.

Голос ее, низкий и гортанный, ударил в самое сердце Марка, отскочил, как мячик, и, казалось, еще несколько секунд висел в воздухе.

– Добрый вечер, мисс Кортни, – приветствовал он ее.

Марк сам удивился, что ему удалось проговорить это спокойно и уверенно. Услышав его голос, она изумилась, что-то шевельнулось в ее памяти, и глаза снова широко распахнулись. Удивление постепенно сменилось вспыхнувшим гневом. Глаза засверкали, на гладких, почти восковых прелестных щечках вспыхнули густые пятна румянца.

– Вы? – не веря собственным глазам, спросила она. – Здесь?

– Да, – не стал спорить он, – боюсь, это действительно я.

Ее изумление выглядело столь комично, что он не смог не улыбнуться, и все его опасения сразу испарились. Он совершенно успокоился и теперь чувствовал себя непринужденно.

– Что вы делаете в этом доме?

Она гордо выпрямилась, глядя на него с ледяным достоинством. Правда, полного эффекта достичь не удалось, поскольку смотреть приходилось снизу вверх, а щеки ее все еще пылали от возмущения.

– Работаю. Я теперь личный помощник вашего отца, – ответил он и снова улыбнулся. – И мне кажется, совсем скоро вы примиритесь с моим здесь присутствием.

– Это мы еще посмотрим, – отрезала она. – Я поговорю об этом с отцом.

– О, я имел основания думать, что вы с генералом уже обсуждали проблему моей занятости… или, скорее, незанятости.

– Я… – начала было Сторма и тут же прикусила язычок; все лицо и шея девушки залились густой краской.

Она вдруг с ужасом и со стыдом вспомнила весь тот эпизод. Унижение, которое она тогда испытала, оказалось настолько сильным, что и сейчас она потеряла присутствие духа, увяла, как роза в летнюю жару, и от жалости к самой себе ей стало трудно дышать. В тот день, когда это случилось, вместо безусловной поддержки, к которой она привыкла с раннего детства, отец сердито отчитал ее, заявив, что она ведет себя как избалованный ребенок и ему стыдно, что она злоупотребляет его влиянием и властью, а еще более стыдно, что она пользуется этим, не поставив его в известность, за его спиной, как он выразился.

Как всегда, гнев отца напугал ее, но не настолько серьезно. Прошло уже почти десять лет с тех пор, когда он в последний раз поднял на нее руку.

– Настоящая леди проявляет чуткость ко всем, кто ее окружает, независимо от цвета кожи, веры или общественного положения, – сказал он ей.

Она частенько слышала эти слова и раньше, и теперь ее испуг сменился раздражением.

– Да брось ты, папочка! Я давно уже не ребенок! – нетерпеливо отмахнулась она. – Он нахал и грубиян, черт возьми, а всякий, кто мне дерзит, должен быть наказан.

– Ты только что сделала два утверждения, – заметил генерал с обманчивым спокойствием, – и оба необходимо поправить. Во-первых, если ты сама ведешь себя грубо, то и в ответ всегда можешь нарваться на грубость. А во-вторых, ты все еще так и не повзрослела.

Шон встал с кресла, и она увидела, как он огромен – как столетний дуб, как гора.

– И еще одно маленькое замечание, – сказал он. – Настоящие леди не сквернословят, а ты у меня должна стать настоящей леди, когда подрастешь. Даже если мне придется вдолбить это в тебя силой.

Он схватил ее за руку, и вдруг ее охватило страшное смятение – она поняла, что сейчас произойдет. Такого с ней не случалось с четырнадцатилетнего возраста, и она верила, что больше не повторится.

Она попыталась вырваться, да не тут-то было, отец ее был невероятно силен. С легкостью подхватив дочь под мышку, он понес ее к кожаному дивану, и только теперь она в первый раз издала испуганный и возмущенный визг. А когда отец аккуратненько уложил ее к себе на колени и чуть не до самой головы задрал ей юбку, визг быстро сменился громкими страдальческими воплями. Под юбкой на ней были голубенькие крепдешиновые панталоны с бледными розочками как раз на интересующем его месте, и его жесткая и сильная ладонь принялась звонко шлепать по упругим выпуклостям ее попки. Он шлепал ее, пока она не перестала брыкаться, но только когда вопли стихли и перешли в душераздирающие всхлипывания, он опустил ее юбку.