Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

Потом я долго рыдала, а Он нежно меня утешал.

Мадам Софи я наврала, что сильно задержалась у тетушки. Еще один грех на душу, ах, теперь уже все равно.

17 августа 1813

Письмо от Амариллис лежит уже неделю, надо написать ответ. Раньше я так радовалась ее письмам! А теперь что писать? То единственное, чем полна моя голова, я написать не могу. Никому.

Нашла в библиотеке томик Ронсара, а в нем — стихотворение, которое читал мне Он. Вот оно:

7 сентября 1813

С ужасом замечаю приметы осени — скоро станет холодно и встречаться в домике лесника будет невозможно. Неужели все кончится?..

В последний раз, когда мы пришли туда, куча сена — ложе нашей преступной страсти — настолько отсырела, что даже сесть на нее было уже невозможно. Тогда он расшнуровал мой корсаж и обнял сзади, сжав рукой пылающую грудь, а сам… О, господи, в какие пучины порока низвергла меня моя страсть!

Но Он сказал, что между любовниками не может быть никакого стыда, стыдятся только ограниченные мещанки. И я покорилась ему всецело и отдалась душою и телом, и нашла в этом губительное наслаждение…

В этот раз он был тороплив — его ждали важные обязанности. Такие высокопоставленные лица не могут принадлежать себе, у них много важных дел.

Я должна это понимать и держать себя в руках.

В конце концов, главное — духовная близость. Так Он сказал.

20 сентября 1813

Наступил сезон дождей. Гулять стало невозможно. Стараюсь как можно больше времени проводить с девочками, мадам Софи даже спросила, не вредно ли им так много заниматься. Когда нельзя заниматься, помогаю доброй Жануари на кухне. Ее простодушная болтовня отвлекает меня, а кроме того, когда устанешь, можно сразу свалиться и заснуть.

Сегодня мне не по себе, наверное, съела что-то не то.

23 сентября 1813

Утром спускалась по лестнице и чуть не упала: закружилась голова. Мадам Софи взволновалась, увидев мою бледность, и шепотом спросила, не регулы ли у меня — у некоторых девушек в это время случаются обмороки. Я заверила ее, что со мной все в порядке, но страшная мысль обожгла меня: за всеми этими терзаниями я совсем не сообразила, что регул не было уже 7 недель!

Пресвятая Дева, помилуй меня, грешную!

10 октября 1813

Сама удивляюсь как у меня достает сил вести себя, как ни в чем не бывало: заниматься с малышками, играть на клавикордах и так далее. По утрам мне совсем худо.

Что мне делать, Господи? Что со мной будет?..

13 октября 1813

Уже месяц, как я не виделась с Ним. Он ведь даже не знает, какая отчаянная беда меня постигла! Хоть бы раз увидеться, может быть, он ободрил бы меня, иначе я просто потеряю рассудок. Скоро все станет видно! Как же быть? Написать письмо?

28 октября 1813

Две недели, как я написала Ему письмо о том, что я попала в беду, и с просьбой о встрече. Ответа все еще нет. Наверное, он уехал, ведь он должен часто ездить в Париж ко двору. Да, конечно, уехал — иначе непременно поспешил бы ко мне. Ведь он так добр и чувствителен.

9 ноября 1813

Все кончено. Моя жизнь погублена безвозвратно. Я больше никогда не увижу Леопольда.

Вчера население дома де Нартенов было поражено: у ворот остановилась роскошная коляска с гербом Сен-Клеров и ливрейный лакей в изысканных выражениях сообщил мадам, что старая графиня де Сен-Клер желает видеть мадмуазель бонну (то есть меня) немедленно.

Мадам Софи всполошилась и обратилась ко мне с расспросами, но я сказала, что сама не знаю ничего, и она отпустила меня.

Как я ехала, как вошла в замок — не помню. Мажордом проводил меня в кабинет. Помню полыхающий в камине огонь. Графиня встретила меня холодно и приказала сесть.

— Мне все известно, — сказала она. — Ваша распущенность привела к обычному исходу. Молодой граф тоже хорош, но с ним я уже серьезно поговорила. Он отправлен в наши бургундские поместья. С вами же, голубушка (о, надо было слышать, каким ледяным тоном она это сказала!), нужно что-то решать: супруга графа в положении, ожидает прибавления, ей нельзя волноваться. Он, небось, наговорил вам, что не любит жену? — при этом она цинично усмехнулась. — Они все так говорят.

Я чувствовала себя словно в адской горящей смоле и хотела только одного: не упасть в обморок прямо тут.

— Оставить вас здесь было бы неосторожно: могут пойти разговоры, — продолжала она, ее сухой голос терзал меня, как тупая пила. — Выход один: вам срочно нужно выйти замуж и убраться отсюда подальше.

Я подумала, что ослышалась.

— Замуж?

— Да, милочка, это решит все проблемы. Выйдете замуж, уедете — и рожайте себе на здоровье.

— Но за кого же?..

— Вам повезло. Есть солидный и степенный жених. Секретарь его светлости мсье Насдак.

— Но ведь я его совсем не знаю!

— Узнаете, когда обвенчаетесь. Милочка, у вас нет выбора, не так ли? Мадам де Нартен очень добра, но держать вас с незаконным ребенком не станет даже она! Что вас ждет? Подворотня? Публичный дом? Да вы должны руки мне целовать!

— Но он меня даже не видел? Почему?..

— Он согласится, если Я его попрошу. Скажу вам по секрету — у него тоже нет выбора. Он был слишком любознателен… для секретаря. Его ждет позорное увольнение. Но ради спокойствия семьи моего сына я закрою глаза на его проступок, более того — я дам ему место управляющего плантациями в колониях. Нартен я напишу, что Насдак воспылал к вам неземной страстью. Вы уедете с ним и там, может быть, сойдете за добропорядочную семейную пару. Итак? Думайте быстрее. Тут и думать не о чем, а у меня нет времени. Ну вот и славно. А плакать не надо, это скучно. Никаких прощаний с Лео, никаких записочек, это лишнее… Послезавтра венчаетесь и сразу едете. Все! Пуассон, отвезите мадмуазель в Сен-Тибери. Вот письмо для Нартен. Прощайте.

Обратной дороги я тоже не помню. Дома мадам Софи в полном недоумении приступила ко мне с расспросами, но я сказалась больной и ушла к себе.

15 ноября 1813

Сегодня последний день моей жизни в доме, где мне было хорошо и где я намеревалась прожить долгие и счастливые годы. Как жалко покидать милых крошек Франсуазу и Эжени и славного Жанно! Мадам Софи была так добра ко мне, а я отплатила ей неблагодарностью, налгав про любовные чувства графского секретаря! Жалко мою милую светлую комнатку в мезонине, старый сад, простодушную Жануари, которая шумно радуется моему счастью.

А мне даже страшно подумать о нем — какой он? Вдруг толстый, лысый, противный? И мне придется с ним (тщательно зачеркнуто)! О, боже!