Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

В опьянении любовью и негой я потеряла всякую осторожность, и матушка наконец заметила, что я пребываю в блаженном полусне, и приступила с расспросами. Я призналась ей, что посетивший нас кавалер похитил мое сердце, и что я желаю соединить с ним свою судьбу. (Конечно, я ничего не сказала про беседку!) Матушка моя по натуре женщина добрая, однако она всецело находится под влиянием батюшки, который намного старше ее и совершенно поработил ее волю. Поэтому она, невзирая на мои мольбы, тотчас раскрыла батюшке мои чувства. Гнев его был ужасен, и он повелел немедленно определить меня в монастырь, где я должна была дожидаться подобающего нашему положению знатного жениха, которого он сочтет нужным избрать мне. Дорогая Кларинда, я в ужасной тоске, потому что чувствую, что жить без Раймона выше моих сил.

И после этого еще кто-то удивляется, что у нас сбежала воспитанница. Удивительно не то, что она сбежала, а то, что они все еще не разбежались. Эту заразу я вырву с корнем. Сама и с Божьей помощью своими руками вырву. Но осторожно. Нартен может быть не единственной, через кого дьявол вершит свои козни. Надо все аккуратно выведать и действовать решительно. Никому пока не говорила и в епископат не сообщала.

Когда Мими встала с постели, в ее глазах горел блеск холодной решимости. Она не позволит никому — никому! — владеть маминой подушкой и письмами. Это ее подушка. Это для нее мама вышивала жар-птицу. Это ее письма. Никто не смеет трогать мамину вышивку. Никто не может читать письма Амариллис.

Но как их выручить? И письма, и подушка скорее всего у матери Луизы. Где? Наверное, в ее кабинете. Значит, надо проникнуть в кабинет настоятельницы. Надо найти там свои вещи. А не воровство ли это? Нет! Это восстановление справедливости! Как же попасть в кабинет? Ведь мать Луиза обычно запирает его на ключ. Мими опять присела на кровать и задумалась.

И тут услужливая память развернула перед ней последнее прочитанное ею письмо:

Здравствуй, дорогая Кларинда!

Через неделю из Нового Орлеана пойдет во Францию «Этуаль де Пари», и я пользуюсь случаем написать тебе письмо. Хотя мне очень нравится в Новом Орлеане, но все-таки неотступно думаю о доме и о Франции. Ведь прошло уже два года после моего поспешного и тайного отъезда! Как вы там живете, не случилось ли у вас каких лишений и горестей? Как часто я вспоминаю годы, проведенные в монастыре! Все, что тогда казалось скучно и обыденно, теперь приобретает очарование давно ушедшей юности. Помнишь ли, милая Кларинда, наши проделки и шалости, наши ночные беседы в спальне, наши детские радости и огорчения, казавшиеся нам тогда такими серьезными?!

Я часто вспоминаю, как мы решили отомстить сестре Хасинте за то, что она немилосердно колотила нас линейкой по рукам за криво написанные прописи и ставила столбом к стенке за болтовню. Ведь это ты сшила из лоскутка серого шелка чудесную мышь и даже пришила ей бисерные глазки и длинный хвост! Помнишь, как завизжала Хасинта, когда мы из-за угла потащили на нитке эту мышь по темному коридору! Пришлось матери Урсуле дать разрешение завести кота Модестуса. А как скандализованы был почтенные сестры, когда Модестус неожиданно окотился! Пришлось переименовать кошечку в Модистку. Хорошо, что мышей в кладовой она ловила исправно, и поэтому сестры простили ей моральную нестойкость в отношении котов, которые сбегались в наш сад со всей округи и ужасно мяукали по ночам. Слыхала ли ты что-нибудь о других наших соученицах по монастырю, об Аннабель, Анриетте, Флоре или Коко?

Я очень рада, что ты устроилась бонной в богатую семью и что твои хозяева, господа де Нартен — приятные и добрые люди. Только через тебя я и поддерживаю зыбкую связь с дорогим мне Отечеством — прекрасной Францией. Думаю, что мои родные все еще сердятся на меня, и я пока не дерзну писать им. Особенно батюшка. А между тем мне очень хочется знать, как здоровье моей дорогой матушки, которой я причинила такое огорчение. Если бы ты разузнала все и написала мне об этом! Как поживает твоя достопочтенная матушка?

Дорогая Кларинда, напиши мне, как высоко теперь носят во Франции талию, велики ли оборки на чепцах, а лучше нарисуй модные фасоны. Модны ли башмачки на шнуровке, или больше на лентах? У нас не так легко следить за парижской модой, а мне хотелось бы хорошо выглядеть, чтобы Раймону не приходилось за меня краснеть. Он очень хороший муж, лучшего я не могла бы и желать, очень любит меня и нашу маленькую Раймонду. Только он редко имеет возможность бывать дома — у него множество дел по хозяйству, ведь плантации у нас не маленькие. Он беспрестанно объезжает их, следит, чтобы все шло как надо, и чтобы условия жизни негров были не очень тяжелыми.

Зато когда он бывает дома, старается окружить меня всяческой заботой и вниманием. Его матушка, вдовая мадам Изабель — очень добрая и приветливая, она сразу приняла и полюбила меня, и терпеливо обучает ведению домохозяйства, в котором я не очень сведуща. Я стараюсь, как могу. Иногда мы выезжаем в свет, на балы и приемы, я немного побаиваюсь сделать что-то невпопад, но пока все обходилось. Основным моим занятием является воспитание дочери, а развлечением — работы в саду. Ах, Кларинда, как я жалею, что ты не можешь побывать в нашем саду! Какие у нас чудесные цветы, левкои, азалии, рододендроны, а в мою честь садовник посадил амариллисы! Садовник, черный Джамбо — ворчливый, но добрый старик. Он страшно ворчит, когда я срезаю цветы для букетов — каждый раз оказывается, что срезала не то, что надо было. Он так смешно называет меня «мэм», а Раймона — «масса», представляешь?

Дорогая Кларинда, если все будет благополучно, то скоро у нас будет еще один ребенок! Я страстно желаю сына, и ужасно боюсь. Молись за нас, любезная подруга, и пиши, скорее пиши.

С нетерпением жду твоих писем.

Сестра Хасинта испугалась матерчатой мышки? Мать Луиза испугается ее не меньше. О, как она завизжит! Как она побежит из кабинета! И, конечно, не успеет его запереть. О-ля-ля! И Мими отправилась разыскивать верную Зузу.

Зузу обнаружилась на хозяйственном дворе, где она с интересом подглядывала в кухонное окошко, пытаясь угадать, что подадут сегодня на ужин.

— Зузу, пойдем, поговорить надо. — Мими тащила за собой слабо упиравшуюся подругу, а Зузу никак не могла взять в толк, какие-такие дела могут оказаться важнее подготовки к ужину. Но Мими шла молча и на вопросы не отвечала. Лишь угнездившись в своем укромном уголке (здание оранжереи было построено лет пять назад архитектором-авангардистом и имело существенно больше углов и закутков, чем необходимо порядочному сооружению), она обрушила на Зузу свою беду.