Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

Животко изогнулся и встал мостом, а после, перебирая руками, подобрался ладонями к пяткам и просунул лицо между коленей.

— Жуткая рожа, — сказал Лавр. — Разогнись, чадо, и ходи по-человечески.

Животко попытался выпрямиться, но не удержал равновесия и хрякнулся прямо на спину. Подрыгав в воздухе ногами, кое-как поднялся. Ухмыльнулся дерзко.

— Лошадей почистил? — спросил Неделька.

— Этим конюх занимается, — сказал Животко, кося глазами по сторонам так, точно хотел что-то спереть. — Он меня до лошадей допускать не хочет. Говорит, такого конокрада любая кляча насмерть залягает.

— Скоморох из него дрянь, — заметил Флор, — может, на что другое сгодится?

Неделька махнул рукой.

— Если он тебе нужен, Флорушка, забирай ты его себе. — И вдруг обеспокоился: — Случилось что?

— Да нет, — Флор мотнул головой. — Письмо меня дожидалось. Есть хорошее дело в Ревеле. Хочу туда поехать. Я бы Животко с собой взял. Мне прислуга в дороге понадобится. Может, к делу удастся его приставить.

Жинотко тихо спросил:

— А обед-то скоро?

— Убью! — закричал вдруг Неделька. — Уйди с глаз! Лишь бы жрать да спать! Надо было на пепелище тебя бросить! Недаром тебя никто брать не хотел! Всех детей разобрали, кроме тебя, шелудивого!

— Ну, так выгнал бы меня, — проворчал Животко. — Нет, держит при себе и бранит, что ни день все страшнее.

— А ты бы сам ушел, — огрызнулся Неделька.

— Не дождетесь, дяденька, — дерзко сказал Животко. — Вы меня кормите, а мне только этого и надобно.

— Видал? — всплеснул руками Неделька.

Животко свесил голову и побрел прочь, загребая ногами. Каким-то мысль, похоже, неустанно стучала в его косматой голове.

— Возьму в Ревель, — повторил Флор. — Не совсем же он пропащий.

Лаврентий с сомнением поджал губы, но говорить ничего не стал.

За трапезой обсуждали положение, в котором оказались братья и их невольные гости. Молчаливый важный слуга обносил их медом. Начинался Петров пост, по какому поводу была подана нежирная речная рыба.

— Странно, — сказал Вадим, — русский обед — и без картошки.

— Картошка? — заинтересовался Флор.

— Клубень, — объяснил Вадим. — Корнеплод такой. Вроде репы.

— Его государь Петр привез, — сказал Харузин.

— Какой еще государь Петр? — еще больше удивился Флор.

— Петр Алексеевич Романов, — проговорил Харузин. — Петр Великий. Он наш город основал, Петербург, на реке Неве. В гиблом месте.

— Это я уже слышал, — вздохнул Флор. — И до сих пор поверить не могу. На этих берегах ничего, кроме комаров да мошки не выживает.

— И еще петербуржцев, — добавил Харузин. — Уж поверь мне, Флор Олсуфьич, это железные люди. Бледно-зеленые, чахоточные, всегда грустные, со слезящимися глазами… А вот когда проклятый Гитлер пришел и обложил их блокадой — выжили! Сотнями от голода мерли, всех кошек съели, хлеб пекли пополам с опилками — и все-таки выстояли. Никогда, слышишь, Флор Олсуфьич, никогда не ступал враг на улицы нашего Питера!

— Чудное место, — вздохнул Флор. — Все-таки в голове у меня не укладывается… Хотя, поглядишь на вас троих — и многое как будто переменяется. Точно сон вижу… Ладно, рассказывай лучше про корнеплод.

— Петр привез его в Россию из Америки. Ну, не сам привез, конечно, его сперва в Европу привезли, а уж Петр оттуда — к нам… Картошка — плод питательный и дешевый, растет везде, даже в песчаной почве. Петр и велел его сажать. А народ — ни в какую. Думал, что-то дьявольское в нем содержится, и корнеплоде, названия всякие придумывал. Бунты картофельные были, представляешь? И все-таки прижилась картошка в России, сейчас никто уже не верит, что было такое время, когда картошки не было… И вот мы — посреди этого самого времени, и нам тоже не верится.

— Может, стоило бы мне этой картошкой озаботиться, — сказал Флор. — Ты мне подробно расскажи, где закупать и по какой цене, а я попробую привезти…

— Сергей! — Вадим предупреждающе поднял палец. — Не стоит этого делать!

— Почему? — удивился Харузин.

— Парадокс! — напомнил Вадим, делая многозначительное лицо. — Путешественник во времени должен быть предельно осторожным, чтобы не нарушить естественный ход истории. Если, скажем, у матушки-истории запланирован в России голод в одна тысяча шестьсот каком-то году, то это должно состояться. И люди, намеченные к вымиранию, непременно должны умереть, как бы ужасно и бесчеловечно такое ни звучало.

— Что ты говоришь! — удивился Лаврентий. — Кто это должен умереть?

— Ну, не знаю, — чуть смутился Вадим. — Просто картошка — вещь дешевая, ею всегда на Руси от голода спасались… Даже в блокадном Ленинграде, очистки ели и все такое… Да не знаю я! — он вконец растерялся.

Наташа Фирсова заметила тоном знатока:

— Когда в начале двадцатого века был голод, никакая картошка не помогла. Помнишь?

Вершков был вынужден признать, что что-то такое в художественной литературе читал. В общем, идея с картошкой тотчас показалась ненужной, и ее попросту отмели и постарались позабыть.

Беседа опять повернула к прежнему: коли застряли трое ребят в Новгороде времен Ивана Грозного, следует каким-то образом здесь обустраиваться. Бог знает, как повернут события, и неизвестно, сумеют ли пришельцы вернуться домой. Надежду терять, конечно, не стоит. Мир полон чудес и неожиданностей. Но все же…

— В общем, дело ясное, — сказал Вадим. — Поеду-ка и я с тобой в Ревель, Флор, если возьмешь. Может, пригожусь тебе там.

Флор спорить не стал.

«Интересно, — подумал вдруг Вадим, — вот свалились мы на их головы, а они и ухом не ведут, ни Флор, ни Лаврентий.

С готовностью приняли нас и еще тратят время — придумывают, что с нами делать, как нас в этой жизни устроить. Удивительные люди. Теперь как-то все иначе… То есть, потом будет все иначе. Всеобщее равнодушие и все такое. Вот тебе и бесчеловечное средневековье…»

Стоило, правда, признать: эра всеобщего равнодушия наступила уже на памяти Вершкова. Еще в детские его годы люди считали своим долгом помогать друг другу, не считались со временем, если кому-нибудь на улице становилось плохо — не уходили, пока не устроят в больницу. А потом все как-то разом изменилось. Холодно стало на улицах…

— Решено, значит, — повторил Флор задумчиво, — возьму Вадима да Животко. Кубара у меня исправная, поездка далекая, небезопасная — будет, чему поучиться. Да и просто любопытство потешить.

Вадим кивнул, все еще думая о своем.

Наталья слушала, старательно скрывая досаду. Ну, как это так — почему они смирились с неудачей? Нужно ведунов каких-нибудь отыскивать, мудрецов… Если попали они в этот странный мир, значит, способ покинуть его тоже должен отыскаться. Непременно! Гвэрлум отказывалась верить в то, что застряла здесь навсегда. Не может быть, чтобы никто не знал, как вырваться из этой ловушки!