Павел Волков - Дерево уккал

Григорий ощущал нереальность происходящего, пытался сфокусировать взгляд, но не мог. Все расплылось в туманной дымке. Он успел лишь почувствовать мягкое прикосновение тонких пальцев…

Было очень мокро и противно, но заставить организм перебороть апатию, почти намертво сковавшую все члены, оказалось почти нереальным. Мало того, что вся одежда промокла насквозь, а волосы налипли на лицо и не позволяли едва приоткрывшимся щелкам слегка замутненных черных глаз разглядеть хоть что-нибудь, так еще и ноги, обутые в теплые валенки-пимы, лежали прямо в воде, тихонько плескавшейся позади. Отвратительно, не то слово. Но даже эти раздражители ничего не меняли. Подняться на ноги не только не получалось, но еще и не хотелось. Так могло продолжаться вплоть до полного обморожения – солнце все еще дарило тепло, но до заката оставалось не так уж и долго, если бы откуда-то не возник новый раздражитель. Что-то острое больно тыкало в голову сквозь копну спутанных волос. Рука даже нашла в себе силы пошевелиться в попытке отогнать мерзкое нечто, но это нечто было слишком настырным, чтобы так просто сдаться. И вот, очередной укол, наконец, вывел лежащего человека из состояния полузабытья.

Сайхан поднялась на четвереньки и отбросила волосы с лица. На нее уставились два круглых как блюдца глаза. Игнат пискнул, довольный проделанной операцией, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, засеменил, забавно переваливаясь с лапки на лапку, куда-то вдоль кромки воды. Татарка осмотрелась. Озеро, на берегу которого она пролежала Бог знает сколько времени, было совсем маленьким и кристально чистым. А вокруг него сплошной стеной стоял лес. На миг Сайхан показалось, что на темной глади воды отразилось нечто необычайное. Белокаменные стены, златоглавые церкви, монастыри и посады… вроде бы откуда-то даже донесся колокольный звон и пение людей. Тряхнув копной мокрых черных волос и протерев для пущей ясности глаза, она еще раз взглянула на воду, но видение исчезло, как ничего и не было.

Сняв мокрые и хлюпающие валенки, девушка зашагала по прохладному песку вслед за уккалой. Идти пришлось недолго. Зверек знал, что искать. Буквально в десяти саженях на берег выбросило бесформенную груду чего-то. При ближайшем рассмотрении это оказался эмиссар короля Батория, ясновельможный пан Адам Каминский. Особых признаков жизни он не подавал, а потому Сайхан, недолго думая, пнула его ногой в бок. В бездонной утробе поляка что-то забулькало и захрюкало.

Внезапно он вытаращил глаза, уселся на песок и стал судорожно отхаркиваться. Придя, наконец, в чувство, пан Адам, сначала, брезгливо стащил с себя до нитки промокшую делию и бросил ее рядом с собой. Затем стащил с ног сапоги. Возможно, он и продолжил бы оголяться, если бы, как показалось, случайно не поднял взгляд на довольно грозно нависавшую над ним татарку.

– Тьфу ты! И какой толоконный лоб надоумил меня, высокородного шляхтича, тащиться в эти богом забытые края?! Не то что Европа. Там жить можно. Там все для нас – дворян обустроено в лучшем виде. Крестьяне бунтуют? Ну и что? Кол да виселица, ну розги на худой конец. А здесь? Расстояния такие, что за всю жизнь не переходишь, степи до горизонта, леса дремучие, твари всякие богомерзкие кишмя кишат. Убежит крестьянин – во век не найдешь. Ох уж мне эти сиволапые русские мужланы. Звери, ей-богу. И дворяне вовсе не дворяне. У кого деревенька замшелая где-то под Новгородом, так он едва себе на коня с амуницией собрать может. Спит в избе, ест репу, эх… Говорю тебе, у страны, где дворянина не отличишь от мужика, нет будущего. Потрепыхается маленько и кончится такая страна. Помяни мое слово, недолог час, как польская шляхта займет московский Кремль.

Поляк вскинул руку в сторону Сайхан, и из рукава вылетела какая-то водоросль, обдав небритое лицо брызгами холодной озерной воды, что еще больше испортило настроение шляхтичу.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? Кончится и кончится. Я ж не русская, какая мне разница? – процедила сквозь зубы теряющая терпение девушка.

– Ну да, рассказывай, – Адам уже поднимался на ноги, тяжело дыша и покряхтывая. – Все вы для нас русские. Все, к востоку от Карпат и до самого конца света, до Тартара и мировой бездны. Это мы, поляки – последний оплот цивилизации, это мы стоим на страже Европы и бережем ее от варваров – русских да турок. Одна сатана – азиаты, орда. Запомни мои слова: покуда стоит Речь Посполита, а стоять наша великая империя от моря до моря будет вечно, Европа в безопасности от таких, как вы.

Сайхан выслушала тираду не шелохнувшись.

– Все сказал или еще что-то добавить хочешь?

– Нет, не хочу, тебе все равно не понять. Ты не была ни в Лувре, ни в Эскориале. Культуры, цивилизации не видела. О чем с тобой вообще говорить?

Поляк наконец поднялся и осмотрелся.

– Где Григорий? – спросил он.

– Нет его. А ты только заметил? Меньше языком чесать надо. Все варвары да варвары. Дурак ты. И катился бы в свою Европу. Мы тебя к нам не звали, не приглашали. Я тебя, курдюк ты этакий, от смерти спасла, между прочим. А ты нас бросил между сдвигающихся стен. Зарезать тебя, пан Адам, хотела поначалу как паршивую овцу. Смотрю, зря не зарезала.

– Но-но, потише, – поляк захорохорился, но все же отошел на пару шагов назад. – Никого я не бросал. У меня, может, боязнь замкнутого пространства. Да и вообще, я выскочил, чтобы найти, чем подпереть стены и тут же угодил в тот проклятый колодец.

– Бреши, бреши, пустобрех. Драпанул ты трусливо, вот что. А я, вместо того, чтобы спокойно перейти по мосту на другую сторону, стала твою шляхетскую тушу из беды выручать. Оставила бы тебя там, на уступе, может, Григорий не сгинул бы.

– А какого лешего тогда не оставила? – Адам отвернулся с довольно обиженным и жалким видом.

– Сама не знаю, – вздохнула Сайхан. – Священник в сокрытом городе говорил, что подземный путь пройдет только достойный.

– Значит, только поэтому вытаскивала? Подумала, что благородный поступок тебе жизнь спасет? Да уж, воистину восточное коварство, – поляк злобно ухмыльнулся и сдул ус, прилипший к губе.

– Ничего я тогда не думала! Просто делала и все. И Григорий пропал, а может, и погиб. Что теперь?

Татарка поникла, вмиг превратившись из разъяренной львицы в трепетную лань.

– Ладно, – Адам все-таки повернулся к девушке, и даже было потянулся ее обнять, но в последний момент передумал, – давай использовать то, что нам, в смысле мне, дал Господь. Это я о разуме.

Сайхан сделала вид, что не услышала издевку или действительно ее не услышала.

– Когда и при каких обстоятельствах мы последний раз видели Григория?

– На мосту, когда треснул столб, и он бросился к нам на помощь.