Павел Волков - Дерево уккал

– И все же, – поляк отодвинул ее руку, почему-то совсем не обидевшись на «дурью башку», – мне кажется, что я пару раз видел что-то в чаще. Да и Игнат ведет себя как-то нервно. Спешит все время, отдохнуть на привале как следует не дает. Не к добру это все.

Татарка достала кинжал и ткнула зайца, проверяя на степень готовности. Уккала расположился возле нее, но порции зайчатины отнюдь не ждал. Он был исключительно травоядным.

– Ладно, не хотела я сейчас об этом говорить, но раз уж ты начал…

Поляк был весь внимание.

– Уже два дня, как за нами следят, – произнесла Сайхан. – Кто, не знаю. Но, возможно, ты и прав, говоря об этих…тварях.

– Почему ты молчала?

– А смысл? Убегать тут от них все равно некуда, а одолеть силенок никак не хватит.

Пан Адам нервно сглотнул.

– Два дня. И почему же они до сих пор не напали? Следят, говоришь? Зачем голодным хищным монстрам следить, когда добыча рядом и практически беззащитна?

– Вот и я думаю, зачем? А все ж не нападают. Мне кажется, они повинуются чьему-то приказу.

– Приказу? Ха! И чьему же? Хозяина тайги?

– Хозяйки, а не хозяина, – поправила татарка так, как будто точно знала, о чем говорит. – Но нет, ее вот этот заяц, которого мы скоро съедим, слушать может, но никак не монстры. Они не отсюда, не здешние, природе не принадлежат, а потому Хозяйке неподвластны.

– М-да, – пан Адам предосудительно покачал головой, – про духов всяких даже разговаривать не хочу. Суеверный бред. Я вот мыслю, что ежели кто и приказал зверюгам вести слежку, то не ради нас. Ежу ведь понятно, куда мы путь держим. Толку от этой слежки кот наплакал.

– И что тогда происходит? Просвети, коль такой умный.

– Да уж поумнее, чем баба буду. Григорий им нужен, а где он, они не знают. Не знают даже жив он или мертв, наверняка ли пойдет в деревню или куда в другое место, может, двинется. Ясно одно, прежде всего Григорий, коли он жив, Игната искать станет. Без него он и в деревню-то путь вряд ли найти сможет.

– Ты хочешь сказать, что мы для кого-то выступаем в качестве приманки на Григория? Но мы не знаем где он. Разве что… разве что этот кто-то сильно уверен, что Григорий разыщет нас самостоятельно.

– Как мне знать? – поляк пожал плечами и почесал репу. – С такими делами нас слопают при любом раскладе. А я еще ко двору Батория вернуться хочу.

Сайхан было глубоко плевать и на Батория, и на его двор, и на все королевство Польское вкупе с княжеством Литовским, но окончить свои дни в желудке у людоеда ей тоже совсем не хотелось. Пару минут она молчала, а затем произнесла:

– Надо изготовить приманку.

Раны Григория затянулись неестественно быстро. Чуть ли не раздробленная волчьими когтями нога практически не болела и лишь слегка ныла при ходьбе. А ведь прошло-то всего два дня. Однако ничто не проходит совсем бесследно. Легкая хромота – не такая уж и высокая цена за жизнь. Грек разминался, упражнялся с оружием, делал разные мелочи по быту и старался не удивляться странной и пугающей, но одновременно сказочно прекрасной избавительнице, а также ее постоянным гостям. На поляну перед хижиной целыми днями напролет приходила вся, какая только есть в тайге, живность. Приходили, в основном, раненные или покалеченные и все, начиная от пугливого бурундука и заканчивая могучим медведем, кротко склонялись у ног Хозяйки, которая тихо и нежно говорила с ними, а затем поила отварами и растирала мазями, приготовляемыми ею из трав и кореньев, растущих повсюду. Казалось, что звериный закон конкуренции – съешь ты или съедят тебя – не работал на волшебной поляне. И это было хорошо.

Григорий наблюдал не только за происходящим вокруг. Он прислушивался к новым ощущениям внутри себя и диву давался. С недавних пор он начал чувствовать лес. Нет, не запах хвои и смолы, нечто совсем иное. Грек угадывал, какой зверь выйдет из чащи на поляну задолго до того, как слышался шум раздвигаемых ветвей и показывались рога на голове оленя, кисточки на ушах рыси или хитрая острая мордочка лисицы. Он слышал белку, прячущую в дупло орех, и знал, что мог бы без труда отыскать это дупло, он улавливал запах страха – это осторожный суслик прятался от хищного охотника, он ощущал теплый и шершавый язык волчицы, вылизывающей новорожденных волчат в своем логове. А еще у Григория неимоверно ускорились реакции. Он не мог понять, в чем дело и списывал свое новое состояние на целебные отвары с неизвестными свойствами, которыми лечила его Хозяйка.

Загадочная и одновременно совсем простая, не испорченная человеческими пороками – властолюбием, гордыней, стяжательством, она жила одна в маленькой хижине и в то же время со всем богатством мира, разбросанным вокруг – лишь только руку протяни. Другой жизни Хозяйка не знала и не хотела. А может, и никто бы не захотел.

Григорий вдруг вспомнил заволжских старцев. Какой внешне похожей на то, что он видел сейчас, казалась их жизнь. И все же, нестяжатели уходили в скиты не ради бегства от суровой действительности, а ради построения новой благой жизни там, где они могли это сделать. Ради примера для других.

А потому сказка сказкой, но сделать еще предстояло очень много. Ведь грек даже не знал, живы ли его друзья, жив ли так полюбившийся ему меховой шарик Игнат. Несмотря на это, неожиданно обострившееся чутье твердило, что найти их теперь он вполне в состоянии. Твердило оно также и то, что времени осталось немного, но оно все еще есть, а волчий укус и чудесное врачевание в нежных руках Хозяйки не случайное совпадение. А раз так…

Впрочем, сейчас даже мысли о заволжских старцах не могли оторвать Григория от той, кому он был обязан жизнью. Когда она освобождалась от повседневных забот, а он прекращал разминки и прием лекарств, они бродили под кронами вековых деревьев, вели беседы, а чаще просто молчали. И когда Григорий все же осмеливался прервать это сладкое молчание, он спрашивал про лес, про духов и людей, про похищенный множитель и таинственный народ уккал, с одним из представителей которого ему довелось подружиться. А Хозяйка отвечала как могла, или как хотела – кто уж ее знает?

Однажды в ходе такой прогулки, вечером, когда солнце скрылось, а на небе показался бледный серп луны, они вышли на поляну, посреди которой стоял толстенный и корявый пень. Вечер был необычным. Ни с того ни с сего обострившиеся чувства Григория тревожил сгустившийся и дрожащий от переполнявшей его энергии воздух. Хозяйка ощущала эту тревогу. Она положила руку на плечо своему спутнику и сказала:

– Ты очень сильный. Я ожидала, что снадобья сделают свое дело, но чтобы так… Пришло время раскрыть проклятье и дар. Не бойся, я помогу.

Вложив свою ладонь в ладонь Григория, она неспешно повела его в центр поляны, где, будто одинокая и стойкая скала меж бьющихся об нее штормовых волн, торчал старый-престарый, видевший взлеты и падения древних народов и за века превратившийся почти в камень, пень.