Павел Волков - Дерево уккал

– Они сильнее, чем ты думаешь, – Хозяйка подала греку густое и ароматное варево. – Но и лес велик. Помощь может прийти оттуда, откуда не ожидаешь.

– И все же отправляться в дорогу необходимо?

– Необходимо.

– Я не уверен, что хочу.

– Я знаю.

– Но тогда…

Хозяйка приложила тонкий палец к его устам.

– Ш-ш-ш. Пей.

Григорий сделал несколько глотков, и хотел было отставить глиняную миску в сторону, но Хозяйка не дала. Деликатно, но настойчиво она заставила его выпить все до конца. Стало теплее, почти жарко. Воздух в избушке задрожал словно марево. Да это и было марево, тянувшееся из похожего на вход в волшебную пещеру очага, окутывающее тело и обволакивающее разум. На бревенчатых стенах заплясали картины далекого прошлого: древние доисторические люди, их убогие жилища и быт, охота на невиданного зверя, брачный ритуал, мучительное рождение новой жизни и угасающая старость. Потом снова – все быстрее и быстрее, превращаясь в несущийся круговорот, пока все не слилось в сплошном потоке. И только лицо Хозяйки с широченными не то серыми, не то зелеными глазами, не теряло четкости очертаний. Слова были не нужны. Они читали мысли друг друга.

– Я совсем иначе представлял себе мир, – подумал Григорий и вязкий туман передал его мысль женщине напротив. – Меня учили представлять его иначе. В том мире тебя не может быть, но ведь ты есть.

– Я есть для тебя сейчас в этой тайге, куда почти никогда не ступала нога человека. А там, откуда ты пришел, и куда вернешься, меня нет. Там время, там история, там карабкающееся вверх человечество, падающее, разбивающееся почти вдребезги, но упорно карабкающееся снова. Здесь же глубина, в которую человек опускается в момент падения, чтобы оттолкнуться от тверди и вернуться на свою дорогу.

– Я заберу тебя с собой.

– Ты не в силах. Да и не имеет это никакого смысла. Ведь ты уже забрал меня навсегда.

Хозяйка приблизилась к Григорию почти вплотную. Он ощущал на себе ее дыхание, и малейшее колыхание ее груди под тонкими одеждами пробуждало в нем древние инстинкты, во много раз усиленные укусом белого волка-оборотня. Грек чувствовал жжение в костях, которые начинали деформироваться, грозя немедленным превращением. Его глаза пожелтели и загорелись тем же огнем, что полыхал в очаге-пещере. Стены избушки раздвинулись, просто исчезли, открыв необозримое и пустое пространство, в центре которого парила Хозяйка с развивающимися льняными волосами. Из-за ее спины лучами расходился слепящий контрастом с окружающим ничто, белый свет.

– Зверь внутри тебя будет становиться все сильнее и сильнее, – молвила она. – Он даст тебе могущество, и он же тебя погубит. Таков закон. Но я помогу.

В ее руке появилось латунное яйцо с прикрепленной к нему цепочкой. Оно раскрылось на протянутой к Григорию ладони, и грек увидел дрожащую на одном месте стрелку на овальном циферблате.

– Пока это с тобой, стихия всеразрушения не вырвется наружу, твой волк станет ручным. Но помни, ручной зверь – почти человек, он связан с человеком прочной нитью. Чтобы починить время, нужно исправить часы, запустить стрелку. Сделать это может лишь тот, кто неподвластен времени, непреходящ, неизменен. Не человек.

– Что-то получаешь, что-то теряешь.

Григорий протянул руку к часам, но сжал не их, а ладонь Хозяйки. Крепко сжал и потянул к себе. Вновь появились стены избушки, вновь под собой ощущался покрытый мягкими шкурами лежак. Пространство свернулось в одну точку. Опять лицо Хозяйки так близко, но волк уже не рвется наружу. Грек взял часы, положил их рядом и дотронулся кончиками пальцев до льняных волос. Тогда та, кого он уже забрал навсегда, закрыла глаза.

Когда действие чудесной мази закончилось, пришлось высаживаться на берег. И все же уплыть получилось довольно далеко. Лес все так же спускался к самой воде, но был уже не таким густым и позволял двигаться гораздо быстрее. Натянув на себя спасенную от промокания одежду, Адам и Сайхан резво двинулись в путь, стараясь не терять, насколько это было возможным, реку из виду. Однако это оказалось не так просто. Хоть вокруг и не было уже непроходимой чащи, путники довольно скоро сильно снизили темп. Все дело в том, что под обувью начало хлюпать, земля размягчилась, и ноги то и дело проваливались в вязкую жижу. Запахло чем-то очень мерзким.

– Ну вот, из огня да в полымя, – хмыкнул, остановившись, поляк. – Только болота нам еще не хватало в довершение ко всему.

Пришлось найти длинные палки, которыми можно было прощупывать зыбкую поверхность перед собой. Шли медленно, находя шеломочки и веретья с растущими на них соснами, березами и, конечно же, вездесущим мхом. Там, на твердой почве, путешественники переводили дух, чтобы затем снова лезть в хляби. Начинало темнеть, а топь становилась все более непроходимой. Нужно было где-то останавливаться на ночлег. Выбрали небольшой, но достаточно приподнятый над поверхностью островок, что делало его максимально сухим. Срезали тонкие ветки с деревьев, наломали из них небольшие палочки и с помощью гибких стеблей привязали получившийся пучок к воткнутой в мягкую землю более массивной палке. Другим способом соорудить костер в имевшихся условиях возможности не представлялось. Адам вынул из потаенных глубин своей затертой и грязной делии кремень с кресалом и стал с усердием добывать искру. Когда ветки занялись, стемнело окончательно. Два уставших человека и один маленький уккала, преследуемые смертоносными охотниками-людоедами, сидели у едва чадящего костерка, затерянные посреди гиблых топей на самом краю света.

– И все-таки разводить огонь не следовало, – буркнула Сайхан, подвигаясь, тем не менее, поближе к импровизированному костру.

– А что прикажешь делать? Не высушимся, будет беда, – поляк стянул сапоги и рассматривал натертые почти до крови ноги. – Я же говорил, что портянки нужны.

Вздыхая, он снял с себя уже порванную во многих местах рубаху, отрезал рукава и стал приноравливать их к ногам. Удовлетворившись результатом, шляхтич снова обулся и принялся расхаживать из стороны в сторону, испытывая удобство обновки.

– Сидел бы ты смирно, – бросила в его сторону молодая татарка. – Ночь, болото все-таки. Лучше вести себя так тихо, чтобы нас вообще никто не заметил.

– А кто нас здесь заметит? – с показушной бравадой спросил поляк, но все же уселся на место. – Вокруг ни души. От погони мы вроде оторвались, а гнилого болота и черт боится.

– Не испытывай судьбу. Знаешь, было бы болото, а черти найдутся.

И как будто в ответ на ее слова что-то забулькало, застонало в трясине. Местами топь пошла пузырями, которые разрывались на поверхности, высвобождая растекающиеся по болоту зловония. В ночи раздались шлепки и причмокивания, словно кто-то хлопал рукой по воде. Или плавником. Но ничего кроме теней деревьев и другой болотной растительности людям увидеть не получалось. Но видел Игнат. Маленький уккала будто завороженный вглядывался во тьму своими глазами-блюдцами. Вдруг где-то вдали мелькнул неверный огонек.