Павел Волков - Дерево уккал

– Что-то ты, дед, заливаешь. Разве ж так бывает?

– Вот и мне казалось, что не бывает, а видишь, как оно. Но слушай, самое интересное впереди. Мужчины и женщины живут у них раздельно, а встречаются раз в год. Когда жена родит двух детей, то муж к ней боле не ходит и вообще ни к кому не ходит. Потому страна их немноголюдна – наслаждений мало, а воздержания много. И наконец, живут рахманы, пока им не наскучит. А как надоедает им жить, задают пир, умащаются благовонными мазями и бросаются со скалы.

– Безумие какое-то, честное слово, – резюмировал Григорий. – Но я все равно рад, что вы не пошли через болота на запад. Так что же эти рахманы, они нам помогут?

– Я спрашивал несколько раз и внятного ответа не получил, но думаю, что должны. Этой ночью они проведут свой ежегодный весенний ритуал, после чего, наверное, соберутся на войну. Вряд ли нас пригласили наблюдать за ритуалом просто так. Но тихо, они идут.

И, правда, древнее святилище, по периметру которого на низеньких каменных скамейках уже сидели люди, стали заполнять рахманы – очень высокие и прекрасно сложенные молодые мужчины. Женщин, как и объяснял старик, в числе прибывших не оказалось. Видимо день встречи с ними был не сегодняшним днем. Идеальные пропорции рахманов все же кое-что портило – лишь по одному глазу глядело с их прекрасных голов. Циклопы били в цимбалы и барабаны и пели хорошо поставленными приятными голосами:

Закончив петь, рахманы достали блюдо с плодами, а также разлитую в чаши сладкую воду и стали поглощать еду и напиток перед центральным монументом. Затем каждый из них по очереди становился на колени, делал на руке надрез каменным ножом и проливал часть своей крови на землю перед изваянием Великой Матери. Когда последний рахман проделал данную процедуру, возле Григория появился где-то прятавшийся до того трогл Сильвестр.

– Они совершили бракосочетание с богиней, – шепнул он на ухо греку. – Теперь осталось только яйцо.

– Какое яйцо? – тоже шепотом спросил Григорий.

– Яйцо, которое ты получил в подарок. Дай его. Оно необходимо для завершения ритуала.

Грек сомневался несколько секунд, но все же вложил в лапу трогла сломанные латунные часы, которые он успел забрать у Елисея.

Сильвестр метнулся к центру святилища и зарыл яйцо в землю в том месте, куда стекала кровь рахманов.

– Дело сделано, – сообщил он, вернувшись к Григорию. – Пойдем за ними в поселок. Там будет принято окончательное решение, помогать вам или нет.

Жилище рахманов мало походило на человеческое. Не имевшие до недавнего времени врагов и никого не боявшиеся лесные существа не строили оград, а располагались на открытом пространстве возле кручи у ручья неподалеку от круглого храма. В самой круче было проделано множество пещерок, где на устланной листьями земле отдыхали местные жители. Отдыхали не от усталости, они не знали ее, но предаваясь глубоким раздумьям о вечности. Однако если рахманы не нуждались в убежище, защищающем пусть не от врагов, но как минимум от холода и стихии, то иначе дело обстояло с остальными обитателями импровизированного поселения. Да, да, именно так. Помещенные в одну из пещер путники глядели из них и диву дивились. По берегу ручья, занимаясь различными делами, а чаще просто дурачась, сновали создания, по сравнению с которыми трогл Сильвестр казался уже чем-то совсем знакомым и обыденным. Одни ходили совершенно голыми и прикрывали свою наготу огромными, во всю длину тела, ушами. Другие беспечно лежали в травке, защищаясь от, по всей видимости, неприятного им солнечного света в тени запрокинутой кверху единственной ноги. Впрочем, когда они решали прогуляться, то, умело прыгая на своей конечности, передвигались настолько резво, что казалось – они обгоняют ветер. Вокруг медного котла сидели крошечные, ростом в локоть, человечки. Они занимались тем, что оттачивали деревянные палочки, мастеря из них дротики. Видимо, весьма опасные. При пристальном внимании можно было разглядеть вывернутые назад восьми пальцевые ступни карликов. Дед Савелий рискнул предположить, что это позволяет существам запутывать следы. Вода же в котле странным образом с одной стороны кипела, а с другой превращалась в лед. Ну и на закуску путникам досталось лицезреть нечто уж совсем невиданное. Наклонившись к ручью, пили воду люди с песьими головами. При этом они громко переговаривались, перемежая человеческий язык с собачьим лаем. И вот, во всем этом безумии как рыба в воде чувствовала себя маленькая девочка из деревни, та самая, которая верила, что спастись могут даже самые нехорошие люди, вроде Касьяна. Она заглядывала под уши всеухов, трогала большущие ступни тененогов, прислушивалась к ворчанию занятых работой пигмеев, заливаясь смехом, плескала воду на недовольных песьеглавцев.

– И куда только мать смотрит! – возмутился Елисей, выбираясь из пещеры с целью прекратить опасные игры.

Его остановила Сайхан.

– Ничего страшного, они не выглядят агрессивно, – татарка прихватила юношу под руку. – Так ведь, дедушка?

Старик Савелий развел руками.

– Наверное, сейчас и не выглядят. Хотя нам бы лучше, чтоб они оказались достаточно агрессивными.

Пока суд да дело, мать все-таки забрала дочку от греха подальше, а у ручья появилась группа из пяти рахманов во главе с особо статным и красивым гигантом. Он сделал жест рукой в сторону пещеры, как бы приглашая ее обитателей выйти и поздороваться.

– А вот и главный, – отметила Сайхан. – Надо идти. Кто первый?

Дед насвистывал в усы какую-то дурацкую мелодию и делал вид, будто не слышит вопроса. Первым пошел Григорий. Татарка сзади видела, как сильно стал он хромать после испытанного недавно напряжения сил. Девушка уже заметила, что каждое следующее возвращение обратно в человеческий облик давалось ему все труднее и труднее, что грозило раньше или позже привести к непредсказуемым и необратимым последствиям. Однако она не питала иллюзий насчет того, что в ближайшее время появится возможность отказаться от опасных, но полезных метаморфоз.

Уккала, которому жуть как надоело пассивное сидение в пещере, поскакал вперед без отдельного приглашения. Главный рахман опустился на колено, почесал Игнату шею и снова поднялся в полный рост, оказавшись выше грека головы на полторы.