Михаил Петров - За колымским перевалом

Еще не соображая, что произошло, Жарченко машинально сжал пальцами веревку, намотанную на правую ладонь, а когда вынырнул, увидел днище перевернутой моторки. Течение подхватило ее и стремительно потащило вниз. Веревку дернуло, но Жарченко не разжимал пальцы. Рядом мелькнуло что-то серое. Он поймал левой рукой вынырнувшего рядом Смелекова за плащ, надутый пузырем, рванул к себе, и тут же почувствовал, как руки Смелекова плотно обхватили его за пояс. Жарченко, перебирая веревку, подтягивал себя и Смелекова к моторке.

— Лезь на днище! — Жарченко подталкивал Смелекова, пока тот не перевалился животом через киль. С третьей попытки ему тоже удалось взобраться на днище лодки. Приподнявшись на локтях, обернул веревку вокруг себя, помог сделать то же самое Смелекову.

— Тянись до кронштейна, где винт, — прохрипел Жарченко, отплевываясь водой. — Закрепи веревку.

Перевернутая лодка, на которой, вцепившись руками в спасительную веревку, лежали Смелеков и Жарченко, скрылась в снежной завесе.

Кубашов и моторист свалились с лодки в сторону берега. Барахтаясь в шуге, они пробирались к людям, кинувшимся им навстречу.

Серафим Заболотный с трудом отодвинул спину от теплой печи-каменки, осторожно пошевелил плечом. «Отошло вроде. Не догрел чуток, а идти надо. Митяй может сегодня объявиться на той стороне». С утра опять заныло под левой лопаткой, к обеду боль раскаленной струной полоснула плечо, и стоило хоть чуть пошевелиться — горячий гвоздь втыкался в шею и куда-то в затылок.

Серафим поднялся с табуретки, стал натягивать душегрейку из пыжика. Боль в левой лопатке вроде бы отошла, но еще не позволяла отвести руку назад.

— А, твою так!.. — он двинул плечом — тонкая шкура молодого олененка, из которой он сам выделывал пыжик, лопнула. Отшвырнул разорванную душегрейку в угол, схватил полушубок, сунул под мышку шапку и выскочил на улицу.

Дом стоял на самом краю обрывистого берега. Отсюда был виден широкий полукруг Колымы, а в солнечную погоду далеко просматривался противоположный низкий берег. Рядом с домом протекала речка Харчаган. В сильный паводок каменистое ущелье наполнялось кипящим потоком воды, которая клином рассекала Колыму чуть ли не до середины. Когда-то здесь стоял метео-наблюдательный пост. Для переправы на противоположный берег был перекинут стальной трос. По нему на кольце передвигался тросик потоньше, прикрепленный к носу лодки. Когда метеопост перевели выше по течению, Серафим перебрался сюда. На старом каменном фундаменте поставил высоченный дом. Строил с размахом, словно собирался обжить здесь хутор.

Спустившись к берегу, долго всматривался в темноту, проворчал: «Разыгралась, дуреха». Коренастый, плечистый Заболотный легко приподнял нос тяжелой лодки и толчками сдвинул в воду. Прежде чем щипнуть в нее, по привычке осмотрелся. Зоркий глаз его выхватил из полумрака, висевшего над водой, темный предмет, который вынесло из-за поворота реки и течением прибивало к берегу. Серафим оттолкнулся веслом, трос натянулся, и лодка быстро двинулась к середине реки, легко перескакивая с волны на волну. Глаза его продолжали наблюдать за непонятным предметом, приближавшимся к нему.

«Мать святая богородица! — Серафим даже привстал, вглядываясь вперед, и замедлил движение. — Неужто кто из приисковых? Аль опять геологи? Спасать? — Глаз старика прицелился к моторке. — На хрена они мне все нужны? За какую радость жизни должон я платить им добром». Лодка метнулась вперед, удаляясь от места возможной встречи. Волна подбросила ее, Серафим оглянулся. «Двое! У-у-у! Душегубы!» — повернул лодку носом против течения. Затолкнул ноги под сиденье, уперся ими в поперечину еланей и в тот момент, когда моторка поравнялась с кормой, свесился к воде и схватил веревку. Чудовищная сила рванула его, но лодка спружинила на тросе, смягчив удар. Едва не разжав руку от острой боли в плече и чувствуя, как скользят ноги под сиденьем, последним усилием потянул веревку на себя. Моторка, описав полукруг, ткнулась в корму лодки.

— Ваше счастье, люди! — хрипел Серафим, пытаясь перехватить веревку поближе к носу моторки.

Дрожащими от предельных усилий руками направил лодку к берегу. У самой кромки воды стоял его сын.

Жарченко еще мог идти сам.

— Ну, топай скорее, что ли! — покрикивал на него старик, помогая Митяю тащить Смелекова, который еле передвигал ноги.

Покосившаяся от времени охотничья сторожка на высоких сваях стояла на самом берегу большого озера. Жарченко бессильно упал грудью на перила крылечка. Серафим и Митяй затащили Смелекова в дом и положили на широкий топчан. Смелеков пошевелился, пытаясь встать.

— Лежи уж! Сейчас баню затоплю.

В железной печке порохом вспыхнули сухие березовые поленья, радостно загудел огонь в трубе. Заболотный торопливо стягивал со Смелекова мокрую одежду.

— Ложись, — командовал он. — Голяком. Мамзелей тут нет. А где же твой дружок?

Жарченко лежал на крыльце, боком привалившись к стене избы. Серафим попытался обхватить его за плечи.

— Сейчас, — прошептал Жарченко. — Я сам.

— Ну и туша, — ворчал Заболотный, перетаскивая Жарченко через порог. — В тебе, парень, одни жилы. С такой силой выживешь. А вот дружок твой квелый. Насквозь захолодел.

В невысокой комнате уже перекатывались волны тепла, поднимающиеся к низкому потолку от двухэтажной железной печки, установленной в большом коробе, до краев засыпанном песком.

— Раздевайся! — крикнул Серафим. — Давай штаны стяну. Лезь на топчан к дружку под шубу.

Налил воды в закопченный чайник, поставил на печь поближе к трубе, где появилось красное пятно раскаленного металла.

— Лежите, — приказал он. — Сейчас возвращусь.

Чайник уже шумно кипел, выплескивая из-под крышки пар и брызги, когда в избу вошел Серафим.

— Живы? — спросил он, приподнимая полу Медвежьей шубы. — Ишь наглотались холоду. Медвежья шуба не берет. Колотит как в лихорадке. Глотните-ка чифирку.»

Первым неохотно приподнялся Жарченко, поднял за плечи Смелекова. Обжигая губы, они начали жадно хватать терпкую темно-коричневую жидкость.

— Налейте еще, — тихо попросил Смелеков.

— Ну вот и разговор пошел. Ожил, значит. Сейчас я вам травку плесну. Пей до дна! Не кривись, до дна, говорю! А теперь хлебайте чай, пока пот перестанет иттить.

Серафим оглянулся на вошедшего из сеней сына.

— Готова, батяня.

— Ну, мужики, пошастали бегом в баню.

— Мы полежим еще немного, — прошептал Смелеков.

Жарченко спустил ноги с топчана.

— Поднимайтесь, Тихон Матвеевич. Баня для нас сейчас — спасенье. Надо ж! После такой купели, и баня! Ты не с неба ли послан, старик?

Смелеков и Жарченко уселись на деревянный неструганый пол, замерли в блаженном изнеможении. Смелекова бил озноб, хотя кожу обжигал горячий, пахнущий стлаником, пар. Он боялся вспоминать недавние события: кошмарную переправу через реку, отчаянное плавание в грохоте взбесившейся воды, — как будто все это было с кем-то, но только не с ним.