Сергей Ермолинский - Денис Давыдов (Эскадрон гусар летучих)

— Оставьте ее, — сказал Денис.

Она затихла. И снова мужики впряглись и потащили розвальни к могиле. Под санями открылась земля, оттаянная от Яшкиной крови. Сквозь опавшую, сгнившую листву зеленела молодая травка…

Ночь окутала хуторок. На свежей могиле чернел крест.

Васька Буделек сладко посапывал, приткнувшись на топчане и подложив тулуп.

Денис сидел в одной рубахе и, держа на коленях балалайку, перебирал струны, как на гитаре. Получалось тоскливо и очень грустно. Напротив неподвижно, как неживая, сидела Катерина.

— Не плачь, Катя, — произнес он, вздохнул и тихонько запел:

Он напевал, словно бы подбирая не только слова, но и мелодию к ним, и сам, задумавшись, прислушивался к каждому звуку своего голоса и отзвуку на него тоненькой, дрожащей струны и к каждому слову, может быть, впервые произносимому…

Уже светало, и оба они не слышали, как со двора послышались крики, шум.

Дверь распахнулась, в избу влетел Бедряга.

— Командир! Насилу нашли тебя! Попова-Тринадцатого схватили и уволокли в Сычевку!

Денис не сразу понял, о чем говорил Бедряга, и смотрел на него, как внезапно проснувшийся человек. Катерина косо и недобро поглядывала на гостя.

— А отряд? — вдруг опомнившись, спросил Денис.

— Насилу отбились.

— Я виноват, я! — вскричал Денис и отбросил балалайку.

Вскочил встрепанный Васька Буделек.

— Я один виноват! — кричал Денис и стал быстро одеваться.

— Куда? — спросила Катерина.

— Надо выручать чертова сына, — лихорадочно говорил Денис.

Васька стоял уже готовый и ждал распоряжений Дениса.

— Да вы что, ополоумели? — оторопело произнесла Катерина. — Там французов тьма!

Денис посмотрел на нее.

— Поможешь. Давай своих мужиков, — коротко распорядился он, пристегивая саблю.

Ее лицо мгновенно переменилось, стало злым и непреклонным.

— Не дам! — крикнула она. — Хватит! Нахлебались крови!

— Обойдусь без тебя, — с гневом бросил ей Денис. — Где пленные? — И вышел.

В Сычевке на одной из улочек толкались солдаты в пестрых и разных мундирах — французы, прусаки, итальянцы и даже турки-мамелюки. Слышались оживленные возгласы:

— Партизан! Партизан!

Вели Попова-Тринадцатого, и каждый из солдат, кто попадался навстречу, норовил или ударить его, или вырвать клок от уже и без того разорванной рубахи. Из толпы вынырнул маленький барабанщик. Лицо его сияло торжеством.

— Попался! Теперь ты мне ответишь!

Попов узнал его.

— Вив ля Франс! — улыбнулся он ему и дружески подмигнул.

Солдат подтолкнул Попова в спину, и затем его бросили в баньку, заперев ее на замок. Часовой встал у закопченной двери, барабанщик присел возле.

Со стороны большака к Сычевке подъезжал отряд французских гвардейцев. Уже издали нельзя было сомневаться в том, что этот небольшой отряд представляет собой живой, не сокрушенный еще сколок великой Старой гвардии Наполеона. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих полушубках, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля. И хотя у некоторых были декоративно перевязаны руки и головы, все равно они соблюдали тесный и величавый строй. Сзади них ползли фуры с бочками, а впереди, подгоняемое конными фуражирами, бестолково бежало стадо черных свиней. Все это вызвало бурный восторг у выбежавших из сторожевого поста гарнизонных солдат. Они кричали: «Фора! Фора!»

Гвардейцы не отвечали на возгласы, въезжая в Сычевку, и по мере их продвижения постепенно можно было узнать в этих немых гвардейцах Денисовых партизан — Мартынова-Черкесского, Головача, Ваську Буделька и, наконец, самого Дениса Давыдова. Все они были побриты, Денис вновь распушил свои знаменитые усы. Они молодцами сидели на конях, а вокруг них суетились гарнизонные солдаты, возбужденно лопотали на разных языках, и лишь Васька иногда отвечал, дурачась: «Парле-парле, ляпош-облопошь, шерами-шарамыж». Остальные предпочитали отмалчиваться. Впрочем, не трудно было заметить, что гарнизонные больше всего интересовались не ими, а чёрными свиньями. Тут восторг изголодавшейся солдатни достиг апогея. Денис спокойно отдавал распоряжения Мартынову-Черкесскому и делал, это, не стесняясь, по-русски:

— Бочки с порохом доставишь поближе к сторожевому посту. Взрывать по моему сигналу. Сигнал для всех — выстрел из пистолета.

Оборванный итальянский солдат, растолкав толпу, бросился на черного кабана с тесаком, и его насилу оттащили. Могло начаться побоище, но солдаты сторожевого поста и подоспевшие гренадеры стали разгонять толпу нагайками.

К Денису подошел французский сержант:

— Капитан! Прошу к коменданту!

Денис подмигнул Мартынову-Черкесскому (тот ответил незаметным кивком) и последовал за сержантом.

Дежурный офицер Тардье встретил Дениса и вместе с ним прошел в горницу, где помещалась канцелярия штаба полковника Можеро. Тут Тардье остановился.

— Извините, капитан, вам придется сдать оружие, — сказал он. Денис вопросительно посмотрел на него, и тот развел руками, улыбаясь. — Приказ коменданта, — пояснил он. — Приказ для всех.

— Пожалуйста, — снисходительно произнес Денис, отстегивая саблю, а Тардье вглядывался в него и вдруг сказал:

— Не могу в точности вспомнить, но где-то я вас встречал…

— Не думаю…

— Положительно, где-то встречал, — повторил Тардье и уже несколько другим тоном добавил: — Пистолет, капитан!

— Черт знает! Может, еще и штаны снять?

— Прошу, — холодно сказал Тардье, принимая от него пистолет, и указал на дверь, ведущую в помещение коменданта. — Между прочим, я отменный физиономист, — как бы в шутку успел заметить он вдогонку Денису.

Не только в гневе, но еще и наигрывая гнев, чтобы скрыть беспокойство о возможном разоблачении, Денис не вошел, а ворвался к коменданту и начал сразу с нахальной атаки:

— Что происходит? Как я должен это понимать? Жертвуя людьми, я едва пробился к вам, а меня лишают оружия! — И запнулся.

Перед ним сидел человек, очень похожий на Наполеона — такая же прядь, спадающая на лоб, серый походный сюртук… Наполеон? Быть не может!

— Тысячу извинений, капитан, тысячу извинений! — суетливо говорил этот человек, приподнимаясь. — Здешний комендант. Полковник Можеро. Не знаю, право, но вы, должно быть видели, что у меня тут делается! Ужас! Сброд со всех дорог!

Он вышел из-за стола, и теперь стало абсолютно ясно, что это никакой не Наполеон: без намека на полноту, костляв, высок ростом, даже долговяз. И Денис невольно усмехнулся. А Можеро в возбуждении пожимал ему руку:

— Бог мой, вы первый фуражир, пробившийся к нам! Вы наш спаситель!