Сергей Ермолинский - Денис Давыдов (Эскадрон гусар летучих)

— Ей-богу же повезло! — вскричал Денис со всей искренностью и, чтобы не расхохотаться, бросился обнимать Попова. — Попал, брат, и ты в историю на зависть всем! Ну, молодец! Ну, чертов сын! Военное-то счастье всегда с тобой! Ура-а! Победа! Все! Все-оо! На Париж!

Сквозь метель мчались гусары Дениса Давыдова.

Звон-перезвон сорока сороков!.. Поплыли золотые и синие маковки церквей, зубчатые стены Кремля… Москва!..

А на квартире Дениса Васька Буделек затягивал своего командира в корсет. Портной в это время пальцем стряхивал воображаемые пылинки с новенького, на белой атласной подкладке, генеральского мундира, затем приподнял его двумя руками, бережно, как драгоценную вещь, и стал помогать Денису просунуть руки в рукава. Мундир облег его фигуру, а портной, отбежав на несколько шагов и чуть присев, воззрился на свое творение в немом восхищении. С неменьшим восхищением смотрел на него и Васька Буделек.

Денис стоял истуканом. По просьбе портного он поворачивался, затем простер руку. Рука застыла в воздухе, но выражение лица Дениса отнюдь не соответствовало торжественности момента. Он чувствовал себя глупо и натруженно, и с гримасой посмотрел на Ваську Буделька. А тот в восторге восклицал:

— Хочете — не хочете, а служить при генерале… оч-чень!

Интонация была Денисова, и Денис невольно улыбнулся.

Вошли Бедряга и Попов-Тринадцатый. Денис повернулся к ним.

Бедряга мрачно протянул ему газету. Попов исподлобья следил за Денисом.

Денис читал газету, хмурясь, потом вдруг развернул лист, саблей разрезал ее крест-накрест одним взмахом, отбросил клочья и, увидев перед собой испуганного Ваську, крикнул:

— Скидывай кафтан!

Дальше Васька уже ничего не понимал, он понимал только, что какая-то беда случилась с его командиром.

Денис, стянув с себя мундир, кинул его Ваське:

— Надевай!

В трепете, стараясь улыбаться, Васька надел мундир. Денис сам помог ему застегнуть пуговицы и даже разгладил рукава и грудь, а потом, подтолкнув его к зеркалу, повернулся к друзьям:

— Чем не генерал, а?

Весна была в разгаре, и черемуха расцвела буйно. Сквозь листву виднелись окна барской усадьбы с зажженными ярко огнями.

Офицеры суетились вокруг стола. Они сами ставили бутылки и штофы, сливали вино в серебряный сосуд для жженки. Среди этих офицеров было много знакомых лиц из тех, кто был на именинах у Катрин в начале войны, но все они возвысились в чинах, многие в сияющих генеральских мундирах. Выделялся барон Эйхен. Его остзейское лицо оставалось таким же вытянутым, сухим, но его генеральский мундир выкатывался мощным арбузом, и живот его, как и вся грудь, были украшены орденами, медалями и звездами — наподобие иконостаса.

— Я рад, что наконец и Давыдову обломилось. Корицы еще, корицы, — говорил Эйхен, одновременно советуя генералу, готовившему жженку.

— У меня свой рецепт, — отвечал тот. — Вы правы, барон, он заслужил! Но… говорят, он автор какой-то неприличной басни?

— Вздор, вздор, вздор! — испуганно замахал руками Эйхен. — Кто не грешил в молодости? Я поздравляю его с открытой душой!

— Да вот он, кажется! — воскликнул ротмистр К. (нынче, впрочем, уже не ротмистр, а повыше чином, но мы будем называть его как прежде).

— Но почему — в партикулярном? — удивился один из офицеров, стоявших рядом с ротмистром. — Однако же точно — в партикулярном!

И все столпились у окон.

— Да он ли это?

Вдали по аллее шли двое — чья-то штатская фигура и с ним еще кто-то.

— Господа! — сказал скромный пехотный полковник. — Разве вы не читали? — И все обернулись к нему. — В «Русском инвалиде» от сего дни… Ошибочка вышла… В генерал-майоры произвели другого Давыдова…

— То есть как это?

Офицеры окружили пехотного полковника и склонились над газетой.

Денис уже вошел в дом. Он был действительно «в партикулярном» — в сюртучке, в светлых брючках со штрипками, в банте-жабо, подпиравшем горло, а рядом с ним шагал Васька Буделек, обряженный в генеральский мундир. Пройдя коридор, Денис на секунду остановился, как актер, готовясь к первому выходу, а затем толкнул дверь ногой:

— Прошу, ваше превосходительство! — скомандовал он Ваське.

Так и получилось — первым появился, споткнувшись, Васька, а за ним — Денис.

— Вот и мы! — сказал, он, словно не замечая всеобщего ошеломления. — Да вы, я вижу, молодцы! Не забыли гусарских привычек! — Он кинул взгляд на стол, а затем с недоумением оглядел всех присутствующих: — Однако же, в чем дело? Почему вы все в мундирах и при звездах? Разве война не кончилась? — Он озорно крутанул вокруг себя на одной ноге и продолжал: — Нет уж, нет! Нынче у меня другие заботы!

— Уберите денщика, — в негодовании прошипел барон Эйхен, пройдя мимо Дениса.

— А вы разве не знакомы? Барон, не может быть! Это же мой лучший боевой друг! И поверите, коли грянут военные трубы, он первый будет на коне!

Эйхен резко повернулся к Ваське спиной.

Денис чуть прижмурился и приобнял Ваську:

— Не обижайся на него, дружище! И на меня не обижайся! — Неловко совал ему в карман деньги, приговаривая: — Девчонку подхвати и гуляй-валяй по-гусарски! Не забыл, поди? Выше голову, мы еще повоюем!..

Легонько подтолкнул его, и Васька Буделек двинулся к двери, пыжась, полный достоинства, и даже снисходительно помахал ручкой офицерам, а те, едва он выплыл, грохнули от смеха.

Однако некоторые насторожились, ожидая еще какой-нибудь выходки Дениса. Но он улыбался.

— И ведь у меня опять удача, господа, нынче я не просто гусар! Пустился, наконец, в родную стихию поэзии! Молодчага Пушкин учится легкости моего стиха! Жуковский, Вяземский, Баратынский… Э, да что говорить! Разве я не самое поэтическое лицо в нашей армии? Но, господа! Жомини да Жомини, а о водке ни полслова? Пробки, пробки в потолок, господа!

Офицеры оживились. Вспыхнуло голубое пламя жженки. Захлопали пробки шампанского.

В этот момент вошли Катрин и Болховской.

Воцарилась тишина, и в этой тишине сразу же появилось что-то тревожное, зловещее.

Взгляды всех были устремлены на Болховского.

Катрин неуверенно шла к Денису, а он устремился к ней.

— Бог мой, Денис Васильевич… Два года не виделись, — едва смогла произнести она.

— Да, — сказал Денис и, склонившись очень низко, поцеловал ее руку.

Рука ее дрожала. Он чуть коснулся ее губами и тотчас отпустил.

Он поднял голову. Катрин уже не было перед ним, перед ним стоял Болховской.

Они поклонились друг другу наклоном головы и словно бы по молчаливому уговору одновременно отошли в сторону.

— Война кончилась, — негромко сказал Болховской. — Мы живы. За вами выстрел. Тут задета моя честь.

— Ребенку понятно… Я к вашим услугам, — сказал Денис, и они направились к двери.