Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

Удивительно, но люди довольно быстро привыкли к обустроенным огневым рубежам, баррикадам и мешкам с зерном, сваленным у дверей. Теперь все это воспринималась как часть нормальной домашней обстановки.

На второй день доктор отслужил по Френку панихиду. Дэламера предали земле в уголке сада, там, где находилась могилка сына Аиртона. Ребенок родился мертвым. Это случилось вскоре после того, как доктор с Нелли приехали в Шишань. Теперь возле резного камня, лежавшего на могиле Тедди, возвышался грубо сколоченный деревянный крест. На похоронах были все кроме самого близкого Френку человека. Элен пока не знала о гибели отца. Состояние девушки было еще слишком опасно, чтобы преподнести ей трагическую весть. Дети положили на могилу венок с именем Элен, свитый из диких цветов. Когда во время панихиды доктор кинул на Нелли взгляд, он увидел, что супруга смотрит на заколоченное окно Элен, а по ее щекам текут слезы. Что он мог поделать? Наступили страшные времена.

Они сделали все, что было в их силах. Именно этой мыслью и пытался себя утешить Аиртон. Доктор был уверен, что Френк предпочел бы церемонию попышнее и вряд ли бы остался доволен. Френка похоронили чуть ли не тайком. Небольшая группа людей постояла у скромной могилы под палящим маньчжурским солнцем. Френк счел бы короткую надгробную речь доктора скучной и, не исключено, чрезмерно напыщенной. Слова Тома тронули собравшихся гораздо больше, поскольку молодой человек говорил куда как проще. Том сказал, что Френк был старым бродягой, такой тесть явно не подарок, однако молодой человек отметил, что не встречал человека более великодушного. Том и Элен любили Френка. Френк был его другом, Тому будет его не хватать. На глаза доктора навернулись слезы. Возможно, когда невзгодам придет конец, а Элен снова станет сама собой, можно будет подумать о более достойной службе. Наверное, имеет смысл заказать заупокойную в кафедральном соборе в Тяньцзине. Хор споет «Аве Мария»… Чего там в таких случаях исполняют паписты? Все это будет потом, когда настанут лучшие времена. Лучшие времена.

Теперь осталось только составить ноту мандарину. Доктор углубился в работу и вскоре забыл обо всем. Он читал, правил, переписывал. Когда Аиртон наконец остался доволен результатом работы, он сложил исписанные убористым почерком листки и сунул их в красный конверт. Теперь перед доктором стояла лишь одна задача, доставить письмо в ямэн, впрочем, об этом можно подумать и завтра. «Суну деньги одному из больных, он и отнесет», — подумал доктор. Аиртон с нетерпением ждал наступления вечера. После ужина, как в старые добрые времена, Нелли и Фишер обещали устроить музыкальный вечер.

Сперва Нелли великолепно исполнила на фортепиано один из ноктюрнов Шопена, а затем Фишер всех потряс концертом для скрипки Брамса. Инженер вкладывал в музыку всю свою душу. Когда он приступил к «Allegro non troppo», на его глаза навернулись слезы. Нелли чуть-чуть не поспевала за ним. Все присутствующие ощутили скорбь Фишера по погибшему другу. Когда инженер перешел к ‘Adagio’, доктор поймал себя на том, что вот-вот сам заплачет. Повернув голову, он заметил, что Боуэрс, расположившийся на диване, сидит прямо, так и не прикоснувшись к чашке с чаем. Когда разрывающая сердце музыка закончилась, Аиртон испытал чуть ли не облегчение. Под конец Нелли с Фишером решили сыграть попурри из «Кармен». Где-то в середине «Пляски контрабандистов» раздался бой барабанов. Люди были так очарованы музыкой, что сначала грохот им почудился вполне естественным сопровождением цыганским мотивам. Первыми, обратив внимание на шум, замерли Нелли и Фишер, а затем и все остальные. Барабаны гремели так громко, что казалось, что их гром доносится из соседней комнаты.

Первым у окна оказался Филдинг. Он приник к маленькой бойнице, которую они проделали в ставнях. К нему поспешил Том, переставляя костыли со всей скоростью, на которую был только способен. Не говоря ни слова, Филдинг уступил ему место.

— Что там, Филдинг? Что вы увидели? — в нетерпении спросил Аиртон.

— Снаружи черным-черно, доктор. Я, кажется, заметил движение. Не знаю. Не разглядел.

— Доктор, быстрее откройте дверь, — закричал Том. — Там монахиня. Катерина. Она бежит к дому.

Нелли, Аиртон и Боуэрс бросились в коридор и принялись отпирать запоры и задвижки. Катерина барабанила кулаками в дверь и кричала от страха. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем удалось отпереть все замки. Рыдающая монахиня упала в объятья Нелли. Боуэрс и Аиртон поспешно заперли дверь. За те несколько мгновений, когда она была открыта, доктор успел заметить, как по газонам мечутся фигуры людей. У Аиртона застыла в жилах кровь.

— Боуэрс, вы видели? — прошептал он. — Вы видели их одежду? Их повязки?

— Ага, — ответил Боуэрс.

— Господи Боже, Том был прав. Они здесь.

— Ага, — отозвался Боуэрс. — Скажите, сэр, вы обратили внимание на языки пламени? Я полагаю, они подожгли больницу.

— Боже мой! Боже мой! — Аиртон прислонился к стене. На другом конце коридора он заметил две маленькие фигурки, которые с беспокойством смотрели на него. — А ну марш в постель! — закричал он несколько громче и яростней, чем намеревался. Дженни и Джордж, словно напуганные зайцы, тут же брызнули обратно в комнату.

— Боже мой. Боже мой, — повторил доктор.

— Ага, — согласился Боуэрс. — Я вас оставлю, сэр. Пойду за ружьем. Буду прикрывать спальню, — добавил он.

В гостиной Том, уже сжимавший в руках ружье, вглядывался сквозь бойницу в темноту. Филдинга нигде не было видно. Скорее всего, он встал на изготовку в соседней комнате — столовой. Герр Фишер протягивал стакан бренди трясущейся в кресле Катерине. Снаружи доносилось крещендо барабанов.

— Эдуард, я отведу Джорджа и Дженни к Милуордам в детскую, — сказала Нелли. — Если сможешь, когда Катерина немного оправится, отведи ее к нам. — Проходя мимо Аиртона, супруга прошептала ему на ухо: — Ни о чем ее сейчас не спрашивай. Она в ужасном состоянии. Они ворвались в больницу и стали убивать пациентов. Она ничего не могла поделать, — с этими словами Нелли выскользнула из комнаты.

Аиртон сжал кулаки. Разум отказывался верить в реальность происходящего, но он видел сидящую перед ним Катерину — простое крестьянское лицо женщины было обезображено гримасой ужаса, и Тома, который просунул в бойницу ствол ружья и взвел курок.

— Том, что вы делаете? — закричал доктор.

— Они толкутся на газоне, доктор. Видно плохо, хотя у некоторых факелы. Их не меньше сотни. Ружей не видать. Большинство вооружено мечами и копьями. Пальну-ка я в воздух.

— Господи, Том, вы думаете, это умно?

Том не обратил на вопрос доктора никакого внимания.