Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

«Странно», — подумала она, глядя, как Том ходит из конца в конец по перрону. В отличие от Тома, Меннерс стал героем самых буйных ее фантазий. Конечно, Том всегда вел себя безукоризненно. За исключением редких объятий и поцелуев, от которых она таяла в руках Тома, ни о чем другом до замужества не могло быть и речи. Разумеется, она знала, что должно произойти после свадьбы, и с нетерпением этого ждала — или думала, что ждала. Честно говоря, она особо об этом не думала, покуда по дороге на виллу не увидела переливающихся под рубахой Генри мускулов и его крепких ног, обхвативших бока лошади. И теперь, особенно в одиночестве, она, казалось, ни о чем другом просто не думала.

Естественно, она не была наивной дурочкой. В школе она ласкала себя, и ей были знакомы жар и наслаждение, зарождающиеся в низу живота, однако подобный способ удовлетворения казался ей неестественным и неправильным. Элен научилась бороться с соблазном, поэтому терпеть не могла, когда другие девочки в интернате начинали шептаться об этом и хихикать. Услышав их разговоры, она затыкала подушкой уши. Каждую ночь после того субботнего пикника она просыпалась, испытывая между ног знакомое ощущение, которое она помнила еще со школьных времен, и теплое покалывание в животе и грудях. Она пыталась убедить себя, что в этом нет ничего странного. Наверное, ей снился Том и брачная ночь. Но когда она закрывала глаза, перед ее внутренним взором представало лицо Генри Меннерса, и она лежала в темноте без сна, пытаясь вытеснить из воображения его облик, заменив его образом Тома. Она пыталась убедить себя, что Меннерс, повеса и распутник, еще и с темным прошлым, ей совершенно не симпатичен. Элен жалела о недостатке житейской мудрости. Она была уверена, что волнения, снедавшие ее, не властны над такими женщинами, как графиня Эстерхейзи. Как Элен ни пыталась, ей не удавалось выкинуть Меннерса из головы.

— Чем быстрее выйдешь замуж, тем лучше, — буркнула она себе под нос, пытаясь воспроизвести тон отца — таким, каким она его запомнила.

— Ты что-то сказала? — спросил Том.

— Нет. Так, сама с собой разговариваю.

— Ты это поосторожней. Первый признак сумасшествия. Где его черти носят? Надеюсь, ты не подумала, что такому парню, как Генри, нельзя доверять?

— Конечно же, нет. Он ведь само совершенство.

— Что с тобой, ЭФ? Иногда мне начинает казаться, что тебе не нравится Меннерс. Знаешь, мы от него сейчас зависим.

— Не волнуйся, Том, он обязательно придет. Я же говорю, он совершенство.

— Опять ты за свое.

— Том, я не имею к мистеру Меннерсу никаких претензий. Мне просто жаль… Так мы были вдвоем, а теперь нас трое… Все эти три дня мне было так с тобой хорошо…

— Булочка моя ненаглядная, — произнес Том. — Дай-ка я тебя обниму.

Пока они обнимались, у платформы в клубах пыли появился Генри Меннерс, приведший с собой небольшой караван мулов. Элен Франсес, которая стояла, прислонившись головой к плечу Тома, отстранилась и посмотрела прямо в смешливые синие глаза Меннерса. Генри, одной рукой успокаивающе похлопывая свою лошадь по шее, другой рукой с ироничным видом приподнял шляпу.

Они быстро привыкли к скорости каравана — восьми мулам, груженным багажом и припасами. В проводники и охранники Меннерс нанял шестерых конников. Поначалу они напугали Элен. У них были грубые обветренные скуластые лица, клочковатые усы и полыхающие огнем раскосые глаза, а косы, спрятанные под шапками или обернутые вокруг шей, поблескивали от жира. Их спутники носили подбитые куртки до колен, кожаные сапоги и меховые шапки, за спинами — длинные ружья, на поясах — ножи. Элен сказала Тому, что они напоминают ей разбойников из сказки про Али-бабу. Познакомившись с ними поближе, она была удивлена их тактичностью и чувством юмора. По вечерам проводники разводили себе отдельный костер, и Элен смотрела, как они передают по кругу флягу вина, курят длинные трубки, слушала их грустные протяжные песни. Лао Чжао, бывший-среди них главным, решил взять на себя обязанности ее личного конюха и охранника. На каждом привале он помогал ей спешиться и сесть в седло (не сказать, чтобы она нуждалась в его помощи — монгольские лошадки были низенькими), приносил ей добавку лапши и баранины, разгружал ее вещи, ставил ей палатку или же, когда поднимался холодный ветер, накидывал девушке на плечи теплый плащ. Все это время он без умолку болтал и смеялся, то и дело корча смешные рожи. Естественно, Элен не понимала ни слова, но все же чувствовала дружелюбный тон, и после первого дня пути ее перестали смущать знаки его внимания.

Первые два дня, пока они ехали через степь и солончаки, на глаза изредка попадались следы человеческой деятельности. Иногда им встречались пастухи с отарой всклокоченных овец или стадом коз. После обмена приветствиями Лао Чжао заводил с пастухами долгий торг, в результате которого покупал на ужин ягненка или козленка. Один раз Меннерс, не вылезая из седла, подстрелил дрофу: резким движением он выхватил ружье и, практически не целясь, пальнул в воздух. В другой раз он заметил следы оленя. Генри, Том и один из проводников, пустив коней в галоп, скрылись из виду. Вернулись они через три часа — Меннерс вез добычу, перекинув ее через седло.

Дружба Тома и Меннерса крепла день ото дня. Том внимательно слушал рассказы Меннерса об охоте в Декане и у подножия Гималаев. Время от времени Том и Генри устраивали скачки, и от внимания Элен не ускользнуло напряженное лицо жениха, тщетно пытавшегося обогнать своего спутника. Сама же она предпочитала ехать помедленней, наслаждаясь дувшим в лицо ветерком, любуясь степью, раскинувшейся зеленым ковром под безоблачным синим небом, или же внимая заунывным песням проводников.

По вечерам они сидели вокруг костра и слушали Меннерса. Том оказался прав — Меннерс был интереснейшим собеседником. Затаив дыхание, они боялись пропустить даже слово из рассказов Генри о заброшенных индийских храмах, ставших местом обитания обезьян, чудных животных, что он видел в джунглях, скалах с барельефами ужасных божеств, и культе душителей, адепты которого, по словам Генри, все еще скрывались в горах и глубине диких лесов. Он поведал им о прекрасных дворцах Дели и Агры, экспедициях против диких племен на северо-западных рубежах, о том, во что в Симле превратили скромное бунгало, когда туда со всем двором прибыл генерал-губернатор в надежде найти спасение от удушающей летней жары. Рассказывал Меннерс и о годах, прожитых в Японии. Не вдаваясь в подробности о своей работе советника при армии Мейдзи, он говорил о садах и храмах, Будде в Камакуре, оленьем парке в Наре, красотах дороги, бегущей вдоль побережья Внутреннего моря, Фудзияме и странных обычаях японского двора. Обо всем этом он говорил с восторгом и удивительной терпимостью, которая никак не вязалась с образом циника, в котором он предстал перед Томом и Элен в Пекине. Между делом он упоминал о знакомствах с людьми, чьи имена Элен доселе встречала лишь в газетах. Оказалось, Генри лично знал таких политиков, как Джордж Керзон и Артур Бальфур, писателей Бернарда Шоу и Макса Бирбома, звезд театральных подмостков Сару Бернар, Эллен Терри — все это говорило о том, что Генри вращался в обществе, о котором Элен даже не смела мечтать. Насколько Элен поняла, еще до перевода из гвардии в королевские инженерные войска в Индии в начале девяностых, причина которого оставалась загадкой, Меннерс даже успел побывать на приеме у принца Уэльского, которого он называл запросто — Берти. Мир английской аристократии представлялся Элен не меньшей диковинкой, чем усыпанное звездами ночное небо Азии, но вместе с тем диковинкой очень пугающей. При всем этом Меннерс не хвастался и не пытался показать свое превосходство. Элен начинало казаться, что, увидев в Меннерсе хищника, она дала слишком большую волю своему воображению. Генри был мил и внимателен и вел себя с ней так же по-джентльменски, как и Том. Но Том, который был всего лишь на несколько лет младше Меннерса, казался по сравнению с ним школьником, когда он страстно, чуть ли не раболепно, упрашивал Генри рассказать что-нибудь еще, а потом, слушая очередную историю, ловил каждое слово.