Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

— Появится, — ответила она. — Такие всегда возвращаются, — она приложила ладонь ко лбу. — Голова болит. Тяжелый выдался день. Возможно, он больше не захочет видеть Шэнь Пин. На всякий случай приготовь для волосатой обезьяны другую девушку.

— Фань Имэй?

— Ты прекрасно знаешь, что Фань Имэй принадлежит майору Линю. Попробуй Чэнь Мэйна, она все равно ни на что больше не годится, — она зевнула. — Жэнь Жэнь?

— Да, мама.

— Я передумала. Припрячь Шэнь Пин, да получше. Кстати, теперь можешь с ней не церемониться. Пусть эта сучка помучается.

— С удовольствием, мама, — сказал Жэнь Жэнь. Он зевнул, потянулся, и, напевая арию из пекинской оперы, исчез за дверью. Звуки его сиплого голоса медленно стихли. Оставшись в одиночестве, Матушка Лю взяла со стола зубочистку и с отсутствующим видом принялась ковыряться в зубах.

Распростершись на кровати, майор Линь дремал, раскидав измятые одеяла. Фань Имэй не спалось. Она лежала на спине, вслушиваясь в тихое похрапывание майора. Шелковые занавески трепетали от завывавшего в ивах холодного ветра. Фань Имэй взглянула на отражение в зеркале, закрепленном на потолке. Майора Линя скрывала тень, а Фань Имэй освещал заливавший комнату лунный свет, придавая ее нагому телу цвет слоновой кости. Жутковатое отражение, нависавшее над Фань Имэй, казалось нереальным, словно над ней парило привидение. Белизну лица девушки подчеркивали разметанные на подушке длинные черные волосы, прикрывавшие плечи. Фань Имэй лениво разглядывала отражающиеся в зеркале контуры ее тела, которым так сильно восхищались клиенты: живот и груди, на которые ниспадала тень, черный треугольник волос, белые бедра, стройные ноги и маленькие ступни, перебинтованные шелковой тканью. В свете луны кожа казалась мертвенно бледной. «Наверное, так я буду выглядеть, когда умру», — подумала Фань Имэй. Кусок безжизненной плоти. Свиная туша на рынке. Она увидела, как девушка, отражавшаяся в зеркале, грустно улыбнулась. Фань Имэй знала, что тоже улыбается. Что за горькая насмешка! Быть может, девушка в зеркале и есть настоящая Фань Имэй, а та, что лежит в постели, — лишь морок, обученный доставлять мужчинам наслаждение. Разве можно жить, если душа и сердце умерли? Фань Имэй часто посещала мысль, что жизнь закончилась, когда отца предали земле, а ее привели сюда. Неужели это жуткое создание в зеркале призвано напоминать ей о действительности? На ум пришли строчки стихотворения Ли Бо [10] Ли Бо (701–762) — один из величайших поэтов в истории Китая, живший в эпоху династии Тан. о Чжуан-Цзы: «Снилось ли Чжуан Чжоу, что он бабочка, или же бабочке снилось, что она Чжуан Чжоу?» Быть может, мертвой девушке, что отражалась в зеркале, снилось, что она проститутка, вынужденная влачить свои дни во «Дворце райских наслаждений»? Луна скрылась за облаком, и отражение померкло. Морок в постели тяжело вздохнул и задрожал. Было холодно.

Встав с постели, она накинула шелковый халат и воззрилась на спящего майора Линя. «Красивый, — подумала она, — но даже во сне строго хмурит брови и презрительно кривит рот. Он выглядит таким жестоким». Несомненно, подобное выражение лица помогало майору взбираться по карьерной лестнице, но оно совсем не соответствовало его характеру, характеру человека, которого Фань Имэй часто про себя называла «мальчиком». Она его жалела. Он был таким гордым. Наверное, лишь она одна знала о слабости и неуверенности, скрывавшейся под маской напускной суровости. Осторожно, так, чтобы не разбудить Линя, Фань Имэй накрыла его одеялом. Майор зашевелился и что-то пробормотал во сне. Через несколько мгновений он снова захрапел. В последнее время он много пил. Она не возражала. Когда майор напивался, он часто был груб, зато быстро насыщался ею, после чего немедленно засыпал. Гораздо хуже были ночи, когда он старался продемонстрировать ей свою мощь. В таких случаях проходили долгие часы, прежде чем он достигал «туч и дождя». Иногда у него ничего не получалось, и тогда ей приходилось пороть его ивовыми розгами, пока к нему не возвращались силы. Она не понимала, зачем Матушка Лю распространяла слухи о том, что майор ее бьет. Девушки хихикали за спиной Фань Имэй, зная, что она слышит их смех. На самом деле это Фань Имэй порола майора. Она думала, что боль и унижение заставляют замолчать голос совести, звучавший в душе майора и напоминавший ему о неких неведомых проступках. Фань Имэй было все равно. С другими клиентами приходилось проделывать вещи куда более отвратительные, не говоря уж о Жэнь Жэне. Майором Линем, несмотря на его вспыльчивый нрав, было легко управлять.

Фань Имэй считала, что, когда она заполучила в покровители майора Линя, ей несказанно повезло. Можно было на время забыть о боли и унижениях. Впрочем, никаких иллюзий она не испытывала. Она знала, что, несмотря на всю страсть майора, настанет день, когда она ему надоест, и тогда на ней отыграются другие девушки и Матушка Лю. Наверняка ее будет терзать Жэнь Жэнь. Ей доводилось слышать вопли, доносившиеся из хижины, расположенной в углу самого дальнего двора, где он запирался с девушками, приговоренными к наказанию. Она с ужасам думала о пытках, которых ей было не миновать, и при этих мыслях кровь стыла в жилах. Впрочем, она давно привыкла к непрерывной череде неудач, и в глубине души ей было все равно.

Иногда она давала слабину. Порой, как нынешней ночью, она лежала в постели, разглядывая свое мертвенное отражение в зеркале, и мечтала о смерти. Однажды, после отвратительного скандала, когда майор Линь, надавав ей пощечин, плакал от жалости к себе и обвинял ее в изменах (Фань Имэй не знала, зачем Матушка Лю кормила майора этими сказками), она подождала, пока Линь уснет, и, уверенная в том, что он на следующий же день уйдет от нее, решила свести счеты с жизнью. Она понимала, что не вынесет пыток Жэнь Жэня. Она забралась на стул и перекинула пояс через балку у потолка, собираясь повеситься. Так и не успев свить петлю, она оступилась и растянулась на полу. Майор Линь проснулся и сонным голосом позвал ее к себе. В этот раз он был ласков, шептал на ушко всякие нежности, а она лежала под ним, содрогаясь от беззвучного плача, — в пустоте души пробудилась маленькая девочка, которой она некогда была.

В последнее время она часто ловила себя на том, что думает об отце, особенно когда остается в павильоне одна. Долгие годы она пыталась вычеркнуть из памяти прошлую жизнь. Майор Линь запрещал пускать к ней других клиентов, что не мешало Матушке Лю придумывать Фань Имэй разные унизительные поручения. Когда майор отсутствовал, большую часть дня девушка таскала из туалетов к выгребной яме ведра с нечистотами, мела дворы или же мыла посуду на кухне, однако у нее все же оставалось свободное время. В такие минуты она играла на цзине в тенистом павильоне или же смотрела из окна на ивы, предаваясь грустным воспоминаниям. Она ясно помнила, как солнечными днями отец учил ее играть на цзине и разражался добрым смехом, когда она делала ошибку, или же, когда она играла правильно, с гордостью аккомпанировал ей на флейте. Когда Фань Имэй стала постарше, она играла у него в кабинете, а он, стоя у стола с кистью в руках, рисовал удивительных птиц и цветы. Он всегда относился к ней как к сыну, которого у него никогда не было. Мать она почти не помнила, но отец после ее смерти больше не женился и не брал наложниц. Он научил Фань Имэй грамоте, когда ей было шесть, любил громко читать ей отрывки из классики или же, придерживая ее руку, помогал осваивать непростое искусство каллиграфии. Она знала, что он беден и живет на скупые подачки братьев-купцов, но не представляла, до какой степени ее дядья презирают доброго ученого-книжника, провалившегося на государственных экзаменах и не испытывавшего ни малейшего интереса к торговле. У Фань Имэй было счастливое детство. Отец всегда что-нибудь напевал. По утрам он очень часто водил ее в парк возле храма пускать воздушных змеев. Она помнила, как он бегал по усыпанным цветами дорожкам, а сзади по земле громыхал здоровенный воздушный змей в виде дракона. Она помнила, как он сидел у ее кровати и читал на ночь сказки. Она помнила веселые искорки в его глазах.