Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

По сути дела, в последнюю зиму уходящего века все погрузились в пучину забвения, словно с первым ноябрьским снегом на иностранцев и китайцев, проживавших в Шишане, обрушилась амнезия. Люди занимались своими делами, строили планы, плели интриги, предавались наслаждениям. Несмотря на зловещие вести о боксерах в «Норс Чайна Геральд», о бунтовщиках в доме Аиртонов больше не заговаривали. Некоторое время даже посетители в чайных, находившихся под контролем «Черных палок», не слушали завораживающие новости с юга, что несколько месяцев назад привлекали их внимание. В деревнях и храмах поговаривали о древнем волшебстве, пробудившемся в глубинах земли от криков страдающего народа, о кличе, брошенном боксерами, призвавшим богов сойти с небес и, присоединившись к растущей и набирающей силу армии, сбросить иноземных дьяволов в океан. Что ни говори, картина получалась привлекательная — отряды обитателей Неба с развевающимися знаменами и копьями, сверкающими всеми цветами радуги, спускаются вниз по лучам заходящего солнца, чтобы незримо встать за спинами воинов отрядов «Мира и справедливости», напитать их своим волшебством и вместе одержать победу… однако обитатели Шишаня предпочитали уплетать пельмени и подсчитывать доходы. А Аиртоны готовились к Рождеству.

Вскоре после Нового года — незабываемого праздника, когда детям разрешили остаться со взрослыми до полуночи и вместе встретить наступление нового века, из далекого Шаньдуна пришли страшные вести о зверском убийстве молодого английского миссионера Сиднея Брукса. Оказалось, что на него напали, когда он в последний день уходящего года в одиночестве ехал по сельской дороге. Вначале никто не говорил о боксерах, однако все знали, кто виноват в смерти миссионера.

Иностранцы стали медленно пробуждаться от зимней спячки.

Примерно через неделю доктор Аиртон получил из Цзинани письмо от друга. В письме излагались жуткие подробности убийства. Обнаженное тело обнаружили в канаве со следами сотен ножевых ранений. Голову преступники отрезали, и она лежала отдельно. Самое ужасное заключалось в том, что убийцы проковыряли отверстие в носу миссионера, после чего продели в него леску, так что несчастного вели на смерть, словно скотину на убой. Как это ни удивительно, но мистер Брукс предчувствовал свою кончину. На Рождество он рассказал сестре, что ему приснился сон, в котором он увидел собственное имя в списке мучеников, выбитом на стене его монастыря. Письмо заканчивалось словами, что Брукс, верой и правдой служивший Обществу распространения Евангелия, действительно стал мучеником, с радостью приняв смерть за веру Христову.

Еще через неделю доктор получил письмо от своего друга-миссионера, проживавшего невдалеке от Баодина на северо-западе Чжили. В письме друг извещал Аиртона о своем решении вернуться в Англию. «С меня довольно, — говорилось в письме, — власти смотрят на боксеров сквозь пальцы, а негодяи день ото дня становятся все разнузданней и наглей. Я боюсь за жену и детей».

— Видер всегда отличался робостью, — пробормотал Аиртон за чашкой кофе. — Он никогда не придавал большого значения миссионерской деятельности.

— Зато он беспокоится о семье, — отозвалась Нелли. — А это о многом говорит. По крайней мере мистер Видер не прячет голову в песок.

— Ты о чем? Это кто прячет голову в песок? Из самых компетентных источников мне известно, что боксеров бояться нечего. Во всяком случае, в Шишане.

— Пусть так, но я беспокоюсь за детей.

— Это на тебя не похоже, солнышко, — он потянулся через стол и накрыл ее руку своей ладонью. — Опять наслушалась сплетен от прислуги? Надо сказать Дженни и Джорджу, чтобы они поменьше общались с A-ли. К чему им слушать вздор, что он несет? Обещаю, если я узнаю, что нам угрожает опасность, я первым же пароходом отправлю тебя с детьми в Англию. А если дело до этого дойдет, то и сам уеду с вами. Но, миленькая моя, причин для беспокойства нет. Нелли, мы ведь уже давно живем в Китае. Неужели мы станем слушать сплетни и устраивать панику? К тому же если нам что-то и будет угрожать, я узнаю об этом первый. Мандарин меня предупредит. На него можно положиться. Я в нем уверен.

Смертей больше не последовало. Убийц Брукса быстро нашли и казнили. Как оказалось, они были и боксерами, и разбойниками одновременно, точнее, разбойниками, носившими одежду мастеров боевых искусств.

— Вот видишь, — говорил доктор. — Какие же они боксеры? К тому же убийство произошло далеко от нас.

Однако спокойствие воцарилось ненадолго. В середине февраля Аиртон получил письмо от доктора Уилсона, его коллеги по Шотландской врачебной миссии, лучшего друга и крестного Дженни. Весь прошлый год Уилсон проработал в госпитале невдалеке от Тайюаньфу. В письме доктор рассказывал, что за последние два месяца пламя боксерского движения, вспыхнувшего на западе в Чжили, перекинулось через границу и со скоростью лесного пожара стало распространяться по Шаньси. В деревнях и дворах храмов боксеры уже в открытую упражнялись в боевых искусствах, а иногда даже возводили алтари прямо у ворот ямэнов. Между семьями новообращенных христиан и крестьянами, чьи сыновья присоединились к восстанию, росло напряжение. Даже местные богачи поддерживали общества боевых искусств. Нельзя сказать, что доктор Уилсон был подавлен: Пекин назначил нового губернатора провинции и доктор надеялся, что его приезд положит конец беспорядкам.

— А я что тебе говорил? — торжествуя, произнес доктор, закончив читать письмо. — Правительство считает боксеров бунтовщиками. Еще одна демонстрация силы, и боксеры исчезнут как дым, дым предрассудков и сказок, их породивший.

Через три недели от доктора Уилсона пришло еще одно письмо, в котором он не скрывал своего недоумения и разочарования. Оказалось, что нового губернатора зовут Ю — еще в прошлом году его отстранили от власти в Шаньдуне по обвинению в симпатиях к боксерам. Вместо того чтобы послать войска и разогнать мятежников, практикующих боевые искусства, он набрал из них свою личную охрану. Прочитав письмо, чета Аиртонов отправилась ужинать. Трапеза прошла в гнетущем молчании, прерываемом лишь лязганьем ножей и звяканьем вилок.

Теперь единственное утешение заключалось в том, что все эти пугающие события происходили очень далеко.

Однако члены маленькой общины иностранцев, собравшиеся холодным мартовским днем в лагере герра Фишера, чтобы встретить первый поезд из Тяньцзиня, уже были далеко не столь самодовольны, как прежде.

Герр Фишер в сверкающем цилиндре и мешковатом фраке с тревогой смотрел в бинокль. За паланкином мандарина, проследовавшего по главной городской улице и теперь направлявшегося через поля к железной дороге, бежала толпа зевак. Фишер ясно мог различить поднимавшиеся над кустарником клубы пыли. «Их не меньше нескольких сотен», — подумал Фишер. Процессия была еще слишком далеко, и отдельных людей разглядеть не удавалось, хотя сквозь пыль уже виднелись реющие знамена и воздушные змеи. Слышался рев труб и людской гомон. Горожан взбудоражила перспектива поглазеть на прибытие первого поезда в Шишань. «Интересно, хватит ли всем места?» — мелькнула в голове инженера тревожная мысль.