Анджей Иконников-Галицкий - Литерный А. Спектакль в императорском поезде

Деникин (говорит сначала сдержанно, потом всё более отчаянно, до крика, размахивая руками). Буду говорить резко, но как я говорил при самодержавии царей, так буду говорить и при самодержцах революции. Я застал Западный фронт в полном развале. Сорок восемь батальонов отказались идти в бой. Один из трёх ударных корпусов разворачивался две-три недели, другой совсем не развернулся. Я решил наступать, невзирая ни на что. Я снял всё негодное с фронта (всего до тридцати тысяч) и отвёл в тыл. Двадцатый корпус был двинут мной на смену правофлангового корпуса — я его считал лучшим, однако как только он получил боевой приказ… Одна из его дивизий в первую же ночь прошла тридцать вёрст, а потом вернулась в своё первоначальное месторасположение. Другая дивизия вовсе отказалась наступать. В частях — неповиновение, разбои, грабежи; опустошались винокуренные заводы.

Адъютантсправа. Телеграмма комиссара Западного фронта Верховному главнокомандующему и военному министру. Беспорядки в Ржеве ликвидированы…

Адъютантслева. Во время беспорядков разграблено двадцать тысяч вёдер водки, и пришлось уничтожить за отсутствием хранилищ пять тысяч ведер. Остальные водка и спирт перекачены в цистерны и помещены в надёжное здание.

Адъютантсправа. Против ослушников было прибегнуто к вооружённой угрозе без применения оружия.

Адъютантслева. Подпись: комиссарзап Жданов.

Деникин (распаляется всё больше, выбегает из-за стола, кричит уже не совещанию, а нам, отчаянно жестикулируя). Разлагающий армию элемент — это комиссары и комитеты! Восьмого июня фронтовой комитет вынес резолюцию не наступать, восемнадцатого июня вынес резолюцию наступать! За десять дней совершенно перекрасился! Комитет второй армии: первого июня решил не наступать, а двадцатого июня — наступать! Минский комитет большинством — сто тридцать два против семидесяти двух голосов вынес резолюцию не наступать, указывая на то, что наступление есть измена революции! Комитеты недопустимы! Комитеты смещают начальников! В Первом Сибирском корпусе сместили командира корпуса, начальника штаба корпуса, начальника Первой Сибирской дивизии. Я не допустил этого смещения, но командир корпуса, придя ко мне, плакал, рыдал, и мне пришлось позволить ему уйти.

Брусилов. Работа комитетов и комиссаров не удалась, они заменить начальников не могут.

Тут оживает за столом гибкая спортивная фигура во френче военного типа без погон; над фигурой — хорошо посаженная голова с физиономией благородного англичанина; небольшие усики, тёмные пристальные глаза и нарождающаяся лысина.

Это комиссар Юзфронта Савинков.

Савинков. Комитеты осуществляют законные права солдат как российских граждан! Посмотрите, как они поддерживают главкоюза Корнилова!

Деникин. У меня есть статистические данные — на фронте было шестьдесят случаев свержения начальников!

Савинков. Русская армия — армия демократическая, республиканская; высший же командный состав назначен ещё старым правительством.

Портрет Керенского. Кто первый усмирил сибирских стрелков? Кто первый пролил для усмирения непокорных кровь? Мой ставленник, мой комиссар.

Савинков. В седьмой армии комиссар остановил пятнадцать тысяч дезертиров. Без комиссаров обойтись нельзя! Пока в России есть революционная власть, должны быть глаза и уши у этой власти.

Деникин. Глаза и уши! Вспомните, как в семьсот третьем Сурамском полку избили депутацию Соколова! Военный министр тогда послал сочувственную телеграмму…

Адъютанты оба, как по приказу, разворачивают газеты. Далее читают и разыгрывают читаемое как сценку — при участии Деникина.

Адъютантсправа. «Петроградская газета» от двадцать третьего июня. «Из Петрограда на днях на Западный фронт приехали, с целью убедить колеблющиеся части в необходимости наступления, члены Исполнительного комитета Петросовета присяжный поверенный сенатор Николай Соколов и три солдата — Вербо, Розенберг и Ясайтис».

Деникин. Этот Соколов, говорят, чуть ли не сам писал первого марта в Таврическом дворце чудовищный «Приказ номер один»! «Винтовки и пулемёты под контролем ротных и батальонных комитетов»!

Адъютантслева. «В восемь часов вечера на поляне открылось общее собрание полка… Первую речь, длившуюся более часа, произнёс Соколов, а за ним говорил Вербо. Речи касались вопроса о необходимости единения; указывалось, что отказ от поддержки наступающим и проливающим свою кровь войскам равносилен измене нашим братьям. Речи были выслушаны внимательно, но с явным недружелюбием».

Адъютантсправа. «Товарищи! Седьмая и одиннадцатая армии перешли в наступление, исполняя свой долг перед родиной и свободой. Наступление сопровождается крупным разрастающимся успехом. От имени Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов обращаюсь к вам с просьбой также выполнить свой долг!»

Адъютантслева. «Оратора прерывают: “Какой долг? Идти в наступление?”»

Адъютантсправа. «Да, — заявил Соколов, — выступить против врага».

Адъютантслева. «К сенатору-депутату подбежал солдат. “Хорошо! Пойдём вместе! Вот тебе каска, чтобы пуля не прошибла”, — закричал он и с силой ударил Соколова каской по голове».

Адъютантсправа. «Соколов упал оглушённый. На него набросились солдаты и начали бить чем попадя».

Адъютантслева. «Крикнули по адресу Вербо, солдата, бывшего в солдатской форме: “Это не солдат, а переодетый офицер!” И все бросились избивать делегатов».

Адъютантсправа. «Вербо от удара свалился; дальнейшее избиение его было остановлено группой солдат. Тогда набросились на Соколова. Его поволокли в сторону и стали бить по голове. Через минуту он уже был весь покрыт кровью».

Деникин (с издёвкой). Как в приказе номер один: «Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов воспрещается!»

Адъютантслева. «Когда Соколова уводили, один солдат схватил табурет и бросился за ним, чтобы ударить его по голове. Делегат Ясайтис бросился за солдатом, чтобы помешать ему, но тот в это время споткнулся, упал и больше за Соколовым не гнался».

Адъютанты становятся по местам. Деникин садится. Повисает тягостная пауза. Портрет Керенского меркнет. Слышно нервное постукивание пепельницей по столу. Это нервничает Брусилов.

Савинков. Главнокомандующий Юзфронта Корнилов требует восстановить на фронте смертную казнь.

Деникин (снова вскакивает; дальнейшие его речи — то к нам, то к портрету Керенского, с патетическими жестами, беготнёй и даже паданьем на колени). А ведь это комиссары — Соколов, Вербо, они хоть под защитой ваших советов и комитетов. А офицеры? А генералы? Я приведу случай. Скромный герой, безрукий, генерал Носков… Помню его в Карпатах, у Лутовиско, в бою за высоту восемьсот три, по пояс в снегу, отвесные скалы… Потерял руку, но в строю остался… Вот этого героя вызвали для объяснения две роты — и его убили. Предательски, выстрелом в затылок! Я спрашиваю господина военного министра, обрушился ли он всей силой своей власти на убийц генерала Носкова, послал ли он телеграмму соболезнования убитой горем семье героя?