Д Кузиманза - Раз — попаданец, два — мерзавец [СИ]

— Приходится, ведь вы не только хотели обидеть солдата, но и грозили моему другу, когда он пытался удержать вас от позорного поступка.

— Так этот недотепа — ваш друг?

— Да, мой друг, и его неприятности касаются и меня.

— Они очень вас касаются, потому что с ним, конечно, я драться не могу, а вот вы мне ответите за двоих! — свирепо проговорил Беренклау.

Смилянич улыбнулся, как улыбается человек, которого хотят поучить в том, что ему слишком хорошо известно. И тут же, не сходя с места они начали драться.

Я разбираюсь в фехтовании на уровне виденных мною фильмов. Но понял и по лицам окружающих, и по поведению бойцов, что Беренклау фехтует хуже, чем Смилянич. Сердитый негодяй вдруг посерьезнел, а Юрий наоборот, не переставая улыбаться, стал свободно играть шпагой, легко парируя выпады противника. Он сделал несколько дырок на его мундире и, что меня словно ошпарило, две вполне натуральные царапины на руке Беренклау. Я все больше и больше убеждался, что если и участвую в съемках, то происходит все достаточно всерьез, как в играх без правил.

— Да что же это вы? — разом заговорили три офицера, которые вышли из кабака, когда начался поединок. — Неровен час кто-то увидит, поплатитесь за дуэль, А, вон карета едет… Шпаги в ножны, господа, шпаги в ножны!

Карета, окруженная охраной, быстро проехала мимо кабака, и, оглянувшись, я никого вокруг себя, кроме Смилянича, уже не нашел. И негодяй Беренклау, и его товарищи, испугавшиеся кареты, спрятались в доме.

— А вы не только порядочный, но и смелый человек, князь, — улыбаясь сказал Юрий. — Не изволите ли пройтись со мной и поговорить?

Как я мог отказать человеку, который только что спас меня, как минимум, от ранения?

— Вы ведь слышали наш с майором разговор, — все еще улыбаясь, сказал Юрий.

— Честное слово, я не хотел подслушивать, но не было свободных комнат, вот я и улегся на завалинке, — пришлось мне оправдываться.

— Я так и понял, это моя вина, что хорошо не осмотрелся из окна. — Юрий посерьезнел и заговорил строго и торжественно: — Вы мне нравитесь, князь Дмитрий. Вы тот человек, на которого можно положиться. Послушайте, у меня есть к вам важное дело. Дело не моё, а государственное, — понизил он голос.

— Государственное? — пробормотал я, который в этот день пережил уже и мечтания, и ужас, и надежду, и гнев.

— Именно! Сегодня майор объявил мне, что есть серьёзное дело. Завтра саксонский посланник отправляет курьера с бумагами. Едет один из его свиты.

Я почувствовал, что краснею:

— То есть, красть дипломатические документы? Как-то это…

— Да! Но документ документу рознь. Эти бумаги выкрадены у нас, в наших канцеляриях. Их за пределы страны выпустить нельзя. Эти бумаги нужно вернуть во что бы то ни стало! В случае удачи вам можно надеяться поступить на службу в гвардию.

— Как так?

— А вот так. Майор мне разрешил, чтобы я взял себе помощников по своему выбору.

— И вы выбрали меня?

— И я выбрал вас.

— Вы говорите «помощников». Кто ещё с нами поедет?

— А зачем кто-то? — ухмыльнулся Юрий. — Майор дал шестьсот рубленых. Зачем с кем-то делиться?

— И когда же едем?

— Завтра. А сегодня пойдем на бал.

— На бал?

— Да. Там и Аннетку увидишь.

— Какую Аннетку?

— Мою кузину Анну Клингу. Помнишь, в карете ехала. А, вижу, помнишь! — рассмеялся он. — На самом деле она Анна Янкович, но мы ее так прозвали за красоту. Словно клинком она души режет, разве нет? [2] Клинга — по-польски клинок, лезвие. Но на балу все равны, все пляшут.

Я невольно окинул взглядом свою не слишком новую одежду и вспомнил, что князь Прозоровский еле-еле продал остатки батюшкиного состояния. Со мной не было нарядной одежды, а еще… Я опустил взгляд и увидел дырку на штанах.

Может ли дырка на штанах и пятно на бальном платье изменить судьбы нескольких стран? Если это королевские штаны или платье императрицы, то ясно-понятно. Хлопнут их величества в ладоши и крикнут:

— А всыпать вон тому батогов, чтоб лучше заботился о монаршем гардеробе!

И заодно объявят войну соседям, просто так, из вредности характера.

В тот момент я не задумывался о таких глобальных проблемах. Но если штаны принадлежат самому обыкновенному парню?

Мне было ясно, что конкретный князь Прозоровский на бал не попадет.

— В чем дело? — спросил Юрий.

— Новую одежду к балу нужно, — пробормотал я. — В старой нельзя. Даже и ехать нельзя в таком виде.

— Пустяки, — Юрий рассматривал дырку и кровь на разрезанной материи с видом человека, ожидавшего чего-то серьёзного.

— Как — пустяки?

— Пригласите портного, закажете ему, что нужно, а когда появятся деньги, то заплатите. Так всегда делают. Какая портному разница? Да, да, это очень просто! Тьфу ты, но ведь бал вот-вот начнётся! — Юрий еле удержал улыбку, и я понял, что на самом деле он развлекался и шутил.

— Я могу дать вам костюм, — сказал он уже серьезно. — Мы одного телосложения, так что он вам подойдёт. И башмаки хорошие достанем. А пока штаны вам пусть Марфушка зашьет, в дороге внешний вид не так важен.

Нарядно одетый, надушенный, даже в парике, я, не веря своим глазам, смотрел в зеркало. Не прошло и нескольких часов, как провалился в злосчастный театральный люк, а я уже князь Дмитрий Прозоровский, нахожусь в Петербурге и вот-вот попаду на бал к герцогу Бирону, фавориту императрицы Анны Иоанновны. Спасибо Юрию, потому что знакомые папаши Прозоровского, не князя, а простого дворянина, оказывается, вышли в отставку и разъехались по своим деревенькам. А родственники дядюшки, от которого к Дмитрию перешли титул и три разоренные деревеньки, сразу отнятые за долги умершего, знаться с неизвестным наследником титула, племянником и кузеном не желали.

— Только смотри, никому ни слова о нашем деле! — напомнил мне Юрий. — Ну, разве что Аннетке.

Чтобы не смешить придворных бричкой, Юрий посоветовал мне остановить её за три сотни шагов от ворот, остальной путь я прошёл пешком. Но это меня не смущало, и скоро я оказался в блестящей толпе придворных, посланников и просто гостей, о которых мне охотно рассказывал Юрий, пока я с помощью его денщика умывался и одевался.

Шумная и нарядная толпа наполняла десяток парадных комнат. Музыка играла, один танец сменялся другим. Мне казалось, что все на седьмом небе вместе со мной, что у всех радостно на душе.

Но вел я себя очень скромно. Был, конечно, князем, но из-за того, что поместий у меня не осталось, почти не было влиятельных лиц, которые порекомендовали бы меня герцогу и более влиятельным лицам, титул стал чем-то вроде нелепой фамильной прихоти в виде старого щита или ржавого меча. Глупо к нему привлекать внимание.