Адам Хиггинботам - Чернобыль. История катастрофы [litres]

Людей в помещении сегодня было много [376] Рассказ Юрия Трегуба, старшего второй смены на 4-м энергоблоке в тот день, см. в: Shcherbak, Chernobyl, 39; Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 72. . В дополнение к Топтунову и еще двум операторам на пультах турбины и насосов на своих постах остались работники предыдущей смены и другие инженеры, которые пришли посмотреть на испытания. В соседней комнате специалисты по турбинам из Донецка были наготове наблюдать остановку генератора № 8. Дятлов мерил шагами пол.

Наконец диспетчер сетей в Киеве дал разрешение, и смена приступила к долгому управляемому снижению мощности реактора. Сейчас его держали на отметке 720 мегаватт – немного выше минимального уровня, необходимого для проведения испытаний. Но Дятлов, возможно считая, что меньший уровень мощности будет безопаснее, настаивал, чтобы проверка прошла на мощности в 200 мегаватт [377] Такое объяснение было предложено Фоминым в показаниях в суде см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 146. . Акимов, который держал в руках копию протокола испытаний, не соглашался – достаточно решительно, чтобы это было замечено стоящими рядом сотрудниками: даже сквозь гул турбин в машинном зале за стеной они слышали, как Дятлов и Акимов спорят [378] Столярчук, интервью автору книги, 2016 год. Трегуб, показания в суде, см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 180–81. . Акимов знал, что при 200 мегаваттах реактор станет опасно нестабилен и управлять им будет еще сложнее, чем обычно. Согласно программе, они должны были пройти испытания на мощности не менее 700 мегаватт. Дятлов отвечал, что ему лучше знать. Акимов, уступив, неохотно согласился отдать приказ, и Топтунов начал дальше снижать мощность. Затем, в 00:28, молодой инженер совершил ошибку.

Когда Топтунов в полночь принял ответственность за реактор, автоматизированная система управления энергоблока была установлена на местный автоматический контроль, что позволяло ему управлять частями активной зоны по отдельности – но ее обычно отключали, когда реактор работал на малой мощности [379] МАГАТЭ, INSAG7, 4–5. . Топтунов начал переводить систему на полную автоматику – своего рода ядерный автопилот, который помог бы ему удерживать РБМК в ровном режиме, пока остальные готовятся начать испытания [380] Sich, “Chornobyl Accident Revisited,” 211; Alexander Sich, телефонное интервью автору книги, декабрь 2016 года. Последовавший доклад советских экспертов также обвиняет Топтунова в падении мощности: INSAG7, “Annex I: Reportby a Commissiontothe USSR State Committee for the Supervision of Safety in Industry and Nuclear Power,” 1991, 63. Однако авторы доклада INSAG7 отмечают, что сам Дятлов связывал инцидент со сбоем в работе оборудования (International Atomic Energy Agency, INSAG7, 11). . В конце он должен был выбрать уровень мощности, на котором ЭВМ будет поддерживать реактор в новом режиме. Но почему-то пропустил этот шаг. Реактор отреагировал с обычной четкостью: лишенная новых указаний ЭВМ выбрала последнюю данную ей установку: около ноля.

Топтунов с испугом смотрел, как начали сменяться светящиеся серые цифры на табло мощности: 500… 400… 300… 200… 100 мегаватт [381] International Atomic Energy Agency, INSAG7, p. 73; Трегуб, показания в: Shcherbak, Chernobyl, 40. . Управление реактором ускользало от него.

Прозвучал ряд тревожных предупреждений: «Ошибка измерительных цепей», «Включено аварийное повышение мощности». «Снижение потока воды». Акимов увидел, что происходит. «Держи мощность! Держи мощность!» – закричал он [382] Трегуб, показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 181. . Но Топтунов не мог остановить снижение цифр на табло. За две минуты вырабатываемая мощность блока № 4 упала до 30 мегаватт – менее 1 % его теплового номинала. К 00:30 табло мощности показывало почти ноль. Тем не менее Топтунов еще почти четыре минуты не предпринимал никаких действий. Пока он ждал, в активной зоне начал накапливаться, подавляя оставшуюся реактивность, поглощающий нейтроны изотоп ксенон-135, продукт постепенного распада йода-135, одного из продуктов деления. Реактор отравлялся, попадая в «ксеноновую яму», как называли ее операторы. В этот момент, когда мощность реактора зависла на минимуме и ксенона накапливалось все больше, процедуры ядерной безопасности диктовали операторам совершенно четкий курс: прекратить испытания и немедленно заглушить реактор [383] В двух предыдущих случаях, когда операторы пытались поднять мощность реакторов ЧАЭС, не пережидая время прекращения отравления, сведения о произошедшем дошли до инспекторов ядерной безопасности в Москве, и они немедленно связались с Брюхановым для прекращения повышения мощности. Юрий Лаушкин, показания в суде, Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 175. .

Но они этого не сделали.

Последующие показания о том, что именно случилось дальше, будут отличаться. Сам Дятлов будет утверждать, что, когда первый раз упала мощность, его не было на блочном щите управления, хотя он не всегда мог в точности вспомнить почему, и что он не давал никаких указаний операторам за пультом старшего инженера управления реактором в последовавшие критические минуты [384] В своих воспоминаниях Дятлов пишет, что покинул зал управления, прежде чем Топтунов перевел систему на полностью автоматический режим, чтобы «более тщательно исследовать места повышенного риска радиации», которые, как он думал, стали безопаснее после снижения мощности реактора. Он утверждает, что не возвращался в зал управления до 00:35 (Чернобыль: Как это было. С. 30). .

Остальные будут вспоминать совсем иное [385] Трегуб также свидетельствует о присутствии Дятлова в зале управления в это время (показания в суде, см.: Karpan, From Chernobyl to Fukushima, 180–81). Это же подтверждает Метленко (с. 179), который говорит, что Дятлов отошел от пульта примерно в 00:28 «утирая пот со лба». . По словам Топтунова, Дятлов не только присутствовал при падении мощности, но и в ярости потребовал от него поднять больше стержней управления из реактора, чтобы увеличить мощность. Топтунов знал, что это поднимет реактивность, но оставит активную зону в опасно неуправляемом состоянии. И он отказался выполнять команду Дятлова.

«Я не стану повышать мощность!» – сказал он [386] Grigori Medvedev, The Truth About Chernobyl, 55–56. Медведев пишет, что Топтунов рассказывал о своих мыслях в этот момент в медсанчасти Припяти, менее суток спустя. Это мнение подробно обсуждается в интервью Щербака с Игорем Казачковым и Аркадием Усковым, цит. по: Chernobyl, 366–69 and 370–74. .

Но Дятлов пригрозил молодому оператору: если тот не будет выполнять приказы, он, заместитель главного инженера, просто найдет другого оператора, который сделает это. Начальник предыдущей смены Юрий Трегуб, который остался наблюдать испытания, имел необходимую квалификацию и был под рукой. И Топтунов знал, что такое нарушение субординации оборвет его карьеру на одном из самых престижных предприятий советской ядерной отрасли – и его комфортабельная жизнь в Припяти закончится, едва начавшись.