Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

Нет! Он, верно, ошибается, расстроенное воображение обманывает его. Наверное, эта фигура и есть тот арабский сторож, который хочет проверить пост.

Матрос замер в нерешимости, а гигантская фигура все ближе подползала к нему на четвереньках. Вот она уже в восьми или десяти шагах и медленно стала подниматься на ноги. Тут только Билл увидел, что это не арабский часовой, а черный шейх. За всю жизнь старый моряк не испытывал такого страха, как теперь. Он думал было выстрелить и убежать в лагерь, но в ту же минуту ему пришла в голову мысль, что он наверняка будет убит, как только пошевелится, и страх заставлял его лежать неподвижно. Голах придвигался все ближе и ближе, и вид его обнаженной сабли заставил матроса действовать, не теряя ни минуты. Наставив дуло огромного пистолета на негра, матрос спустил курок и вскочил. За оглушительным выстрелом последовал пронзительный вой. Билл не стал задерживаться, чтобы понаблюдать за действием выстрела, но со всех ног бросился в лагерь.

Он придвигался все ближе и ближе

Выстрел поднял всех на ноги. Арабы в испуге и смятении, как сумасшедшие, бегали взад и вперед и кричали во все горло. Посреди этих криков, с той стороны, откуда бежал матрос Билл, слышался пронзительный вопль: «Мули! Мули!»

– Это голос Голаха! – воскликнул кру по-арабски. – Он зовет сына, имя которого Мули!

– Они нападают на нас, перебьют всех! – верещал арабский шейх.

За его словами последовала сцена дикого ужаса. Арабы в суматохе бегали; с криком их сливались крики невольников: Женщины визжали, дети пищали, собаки лаяли, лошади ржали, и даже смирные верблюды подавали голос в общей тревоге. Обе жены Голаха, пользуясь суматохой, подхватили своих детей, выбежали вон из лагеря и скрылись в темноте. Они услышали голос супруга и по страшному голосу, которым он звал сына, поняли, что с ним случилась беда. Вот настоящие женщины: они боялись мужа-тирана в дни его могущества и чувствовали к нему жалость в минуту его бедствия. Арабы, в ожидании немедленного появления врагов, торопились вооружиться, чтобы дать им отпор, но враг не объявился. Все затихло. Казалось, тревога стала плодом панического ужаса, не имеющего под собой веской причины. На востоке показались первые проблески дневного света, и только тогда арабский шейх взял себя в руки и решил обойти лагерь и сделать перекличку. Страх оказался небезосновательным, и на это указывали два обстоятельства: исчез часовой, поставленный с южной стороны, и скрылись жены и дети Голаха. Последнюю тайну легко было разгадать: жены с детьми ушли на голос мужа, звавшего сына своего Мули. Но куда девался арабский часовой? Неужели и он пал жертвой мести Голаха?

Матрос спустил курок

Взяв кру за руку, арабский шейх подвел его к старому матросу, который как истый моряк, сменившийся с вахты, завалился спать. Разбудив Билла, шейх приказал негру спросить, зачем белый невольник стрелял из пистолета?

– Как «зачем»? Чтобы убить Голаха, негра-великана! – отвечал Билл. – И не моя вина, если я не сделал этого как следует.

Когда этот ответ был передан, шейх в свойственной ему манере недоверчиво улыбнулся.

– Да разве ты видел черного шейха?

– Видел? Конечно, видел! Он находился в четырех шагах, когда я выстрелил в него. Говорят вам: Голах убрался вон и не вернется больше.

Шейх покачал головой и опять недоверчиво улыбнулся. Допрос был прерван известием, что нашли тело убитого араба. Все собрались вокруг него. Голова была отрублена от туловища, и по этому удару можно было узнать мощную руку черного шейха. Около тела следы обнаружились чудовищных ног, которые могли принадлежать только гиганту-негру.

Когда совсем уже рассвело, арабы осмотрели берег и с южной стороны сделали новое открытие. В полумиле виднелись два верблюда и одна лошадь. Оставив караульных у лагеря, старый шейх поспешил туда с частью соратников в надежде захватить потерянную собственность. За ними последовали и невольники, которые при общей тревоге оставались без присмотра. Подле верблюдов лежал юноша, зять Голаха. Увидев приближающихся арабов, он вскочил на ноги и поднял обе руки. У него не было оружия, а руки, поднятые кверху, означали просьбу о пощаде. Неподалеку от этого места сидели на берегу две женщины с детьми: они были печальны и неподвижны, не обращали внимания на приближающихся арабов и даже ни разу не взглянули на них. Ружья и другое оружие было свалено на земле, один из верблюдов лежал. Он был убит, и черный юноша поедал большой кусок мяса, только что отрезанный от верблюжьего горба.

Арабский шейх спросил о Голахе. Вместо ответа юноша указал пальцем на море. Над буруном, сильно бившимся о прибрежные камни, плескались два черных тела. По приказанию шейха трое мичманов вошли в бурун и вытащили два трупа. Все узнали Голаха и его сына Мули. Лицо Голаха было страшно изуродовано, оба глаза вырваны. Пригласили его зятя объяснить причину таинственной смерти Голаха и его сына. Объяснение было следующее:

– После того как раздался выстрел, – сказал зять, – я услышал, как Голах стал громко звать сына. Поэтому я догадался, что он был ранен. Мули бросился к нему на помощь, а я остался с лошадью и верблюдами. Я умираю с голоду! Вскоре Мули вернулся, но он бежал, а за ним бежал и отец, точно рассвирепевший зверь. Он бегал взад и вперед и размахивал саблей, стараясь убить нас обоих и верблюдов. Но у него не было глаз, нам удавалось увернуться от ударов. Я умираю с голоду!

Молодой негр остановился и, отрезав еще кусок мяса, стал поглощать его с такой жадностью, которая свидетельствовала об истине его слов.

– Свинья! – закричал арабский шейх. – Ты прежде расскажи, а потом жри.

– Хвала Аллаху! – сказал юноша, проглотив кусок: – Голах наткнулся на верблюда и убил его.

Слушатели обратили внимание на убитого верблюда и увидели на его теле следы громадной сабли великана Голаха.

– Убив верблюда, шейх поутих, – продолжал юноша. – Злой дух вышел из него, и он сел наземь. Тут подошли к нему жены с детьми. Он ласково разговаривал с ними и возлагал руки на каждого ребенка, называя по имени. Посмотрев на его лицо, они расплакались. Но Голах утешал их, говоря, что умоется, и тогда не будет страшно. Мальчик подвел его к воде. Голах кинулся в море, ища смерти. Мули бросился за ним, чтобы спасти, но они оба утонули. Я не мог помочь им, потому обессилел от голода!

Крайняя худоба рассказчика свидетельствовала о справедливости его утверждения. Почти неделю он странствовал день и ночь; недостаток отдыха и пищи изнурил его; он не мог более выдержать. По приказанию шейха невольники похоронили Голаха и его сына Мули. В благодарность счастливой судьбе, избавившей их от неумолимого и страшного врага, шейх объявил, что дает целый день отдыха, чему пленники были особенно рады, тем более что им позволили распорядиться мясом убитого верблюда. Но для арабов смерть Голаха все еще оставалась неразгаданной тайной и потому снова они прибегли к услугам кру как переводчика.