Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

Шейх объявил громогласно, что собственность погибших должна быть разделена между живыми. Это вызвало всеобщее одобрение, после чего шейх выехал во главе своего каравана, предоставив купцам оазис, где те намерены были задержаться.

Ехали арабы недолго: старый шейх приказал остановиться на морском берегу, чтобы невольники набрали побольше раковин для пропитания всего каравана. Большая часть арабов пребывала в уверенности, что черный шейх покинул их пустыню, удовольствовавшись уже сотворенной местью, и поэтому не считали нужным охранять лагерь. Невольник-кру не соглашался с их мнением и из страха снова попасть в руки Голаха постарался убедить своего нового господина, что именно в эту ночь более, чем когда-нибудь, надо ожидать нападения черного шейха. Он доказывал, что если Голах, будучи один и вооруженный только саблей, не отказывался от надежды победить врагов, которых тогда было одиннадцать человек, то теперь и подавно воспрял духом, раз уж ему удалось выбить половину противников, а к нему присоединились еще таких же два удалых помощника, как и он сам. По мнению кру, полученные от купцов у источника сведения, будто Голах отправился на юг, служат доказательством, что он непременно намерен повернуть на север. Поэтому негр убеждал старого араба выставить сильный караул для охраны становища.

– Передай ему, – сказал Гарри, – что если они не намерены охранять самих себя, то мы сами будем караулить их, пусть только дадут нам какое-нибудь оружие.

Кру сообщил шейху это предложение, но тот вместо ответа только улыбнулся. Старому сахарскому владыке показалась забавной мысль позволить невольникам охранять становище арабов, да еще дать им ружья в руки. Гарри тотчас понял смысл этой улыбки: это был отказ; но молодой англичанин не мог выбросить из головы предостережение Теренса, что в случае если черный шейх перебьет всех арабов, то уведет с собой всех пленников в Тимбукту.

– Скажи шейху, что он старый дурак, – сказал Гарри переводчику. – Объясни ему, что мы ни за что на свете не хотим попасться в руки Голаху, лучше умереть. Скажи ему, что мы хотим идти на север, где нас выкупят, и что по одной этой причине мы более бдительно будем охранять лагерь от ночных нападений, чем все его люди.

По-видимому, все эти убеждения поразили шейха своей логикой. Он уже начал верить, что все еще есть смысл опасаться мстительности Голаха, и потому приказал строго караулить лагерь и чтобы белые пленники тоже принимали участие в карауле.

– Если вы не станете нам мешать в путешествии, то будете доставлены на север и проданы вашим соотечественникам. Теперь у меня осталось мало людей, и потому нам трудно идти целый день и караулить целую ночь. Если вы действительно боитесь попасться в лапы этому проклятому негру и хотите помочь нам отразить его ночные нападения, то милости просим. Но если кто-нибудь из вас вздумает сыграть хитрую шутку – горе вам: все ваши четыре головы слетят с шеи долой. Клянусь бородой пророка!

Кру заверил его, что никто из белых пленников не желает обманывать его, и если не из чего иного, так и из чувства самосохранения, они останутся верными тем, кто хочет их доставить в такое место, где они будут выкуплены из неволи. Ночные тени спускались на пустыню; шейх расставил сторожей. Он не настолько верил пленникам, чтобы позволить всем четырем караулить в одно время, пока он с товарищами будет спать. Но приказал, чтобы один белый шел в дозор вместе с арабом. Выбрав человека из своих спутников, шейх спросил у кру, с кем из белых пленников хуже всех обращался черный шейх. Ему указали на матроса Билла; при этом переводчик привел несколько подробностей жестокого обращения, которому подвергался старый матрос от бесчеловечного Голаха.

– Бисмилла! Как это хорошо! – воскликнул старый шейх. – Пусть он и начинает в первую очередь. После всего, что ты говорил, жажда не даст ему сомкнуть глаз целую ночь. Нечего опасаться, чтобы он обманул нас.

Один из караульных был поставлен ближе к берегу на северной стороне, шагов за сто от лагеря. Ему приказано было ходить дозором на двести шагов до края моря. Другой разместился на таком же расстоянии на южной стороне и должен был патрулировать такое же пространство. Матрос Билл был поставлен с внутренней стороны лагеря между двумя арабами, которые при встрече с ним должны произносить слово «Акка», чтобы матрос мог отличить их от врагов.

Сами же арабы считались довольно разумными для того, чтобы не принимать друга за врага и потому не имели нужды в пароле. Прежде чем Билл занял свой пост, старый шейх пошел в палатку и вынес оттуда большой пистолет, очень похожий на мушкетон. Это оружие вложил он в руку матроса с приказанием, истолкованным переводчиком не стрелять до тех пор, пока он полностью не удостоверится, что может убить Голаха или его спутников. Старый матрос, пусть и сильно утомленный трудным переходом, так боялся снова попасть в руки черномазого, что с радостью обещал всю ночь караулить и не спускать глаз с разбойников.

Его молодые товарищи забылись сном в полной уверенности, что старый Билл исполнит свое обещание. Каждый из мичманов с охотой занял бы его место, с тем чтобы старый товарищ отдохнул в эту ночь, но Билл был выбран самим шейхом, а против этого закона не поспоришь.

Поставленные на часы два араба хорошо знали по печальному опыту, что если Голах все еще преследует их шейха Кафилу, то они, часовые, больше всех подвергаются опасности, и этого факта хватало, чтобы поддерживать в них решимость честно исполнять свой долг. Никто не желал сделаться жертвой такой же жалкой судьбы, какая постигла их предшественников. Часа два-три они медленно расхаживали взад и вперед по назначенному маршруту и всякий раз, как Билл подходил к концу своего патруля, раздавалось ясно произнесенное слово «акка», доказывающее, что товарищи его бодрствуют.

Случилось так, что один из часовых не разделял общего убеждения, будто неприятель отказался от своих кровожадных намерений. Свои умозаключения он делал из прошлых поступков Голаха, и в продолжение длинных часов безмолвной ночи пытался понять, каким образом врагу удавалось так близко подходить к лагерю. Погруженный в эти думы, часовой стоял на южной стороне лагеря. Его глаза постоянно старались пронизать ночной мрак, покрывший землю, но он не обращал внимания на море, освещенное гораздо лучше. Араб воображал, что со стороны моря лагерь совершенно безопасен. И жестоко ошибался. Если бы их враги были такими же, как он сам, настоящими детьми Сахары, то его предположения, как подкараулить их, были бы довольно верны, но, в сущности, тут и заключался просчет – недруги происходили из другого племени и другой страны.