Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

Так прошло все утро: арабы из сил выбивались, чтобы заставить невольников работать, а те употребляли все уловки, чтобы портить дело. Проклятия, угрозы, побои: все было понапрасну, потому что эти христианские собаки умели только вредить, а не помогать. После полудня им приказано было полежать и присмотреться, как их хозяева будут жать: это снисхождение было куплено за счет избитых костей и содранной кожи. Да и за этой победой последовало дальнейшее страдание: им не дали ни куска хлеба, ни глотка воды, тогда как другим рабочим было роздано в обилии и того, и другого.

Но все пятеро белых упорно стояли на своем: несмотря на голод и жажду, на угрозы, проклятия и плети, никто не хотел уступить своим злым господам.

На ночь всех пятерых вместе с кру утащили за ограду и заперли в большом каменном здании в развалинах, которое употреблялось в качестве загона для коз. Им было не велено давать ни куска хлеба, ни капли воды; часовые всю ночь ходили дозором, чтобы бунтари не вздумали бежать из темницы. В узилище бедные моряки чувствовали некоторое облегчение от страданий, потому что по крайней мере солнце не пекло их своими жгучими лучами. Но несколько пригоршней ячменя, которые им удалось спрятать и принести с поля, не утолили, а только раздразнили их голод. Мучительная жажда не давала им заснуть всю ночь.

Наутро их выгнали из тюрьмы и приказали опять идти в поле. Измученные голодом и ослабев от ночи, проведенной без сна, они чувствовали сильное искушение подчиниться приказаниям хозяев. Черные невольники принялись усердно работать, как и вчера, и, удовлетворив своих господ, получили вдоволь пищи и воды. Их белым товарищам по несчастью оставалось только смотреть, как те завтракали, перед тем как идти на работу.

– Джим, – сказал матрос Билл, – я почти готов сдаться. Мне непременно надо что-нибудь съесть или выпить, а то хоть ложись и помирай.

– И не думай об этом, Уильям, – уговаривал его брат. – Если не хочешь провести целый век в неволе, как я, так не сдавайся. У нас одна надежда добиться свободы: убедить арабов, что мы ни на что негодны и что продать нас – единственное средство, чтобы получить от нас выгоду. Они не хотят уморить нас – и не думай. Мы слишком дорого обошлись арабам, им хочется заставить нас работать. Но нам нужно спятить, прежде чем поддаться им.

Опять потащили белых в поле и опять прибегли к новым пыткам, чтобы заставить их работать.

– Мы ничего не в силах делать, – сказал Джим старому шейху. – Мы умираем от голода и жажды, но на суше ничего не умеем делать, потому что всю жизнь провели на море.

– Вон там готово пищи вдоволь для тех, кто заслуживает ее, ну а кто не работает, тот и не ест.

– Дайте нам хоть немного воды.

– Да сохранит нас от этого Аллах! Мы не рабы ваши, чтобы еще воды вам приносить!

Когда все попытки одолеть упорство белых невольников оказались напрасными, тогда их посадили на жгучее солнце и дразнили их, показывая то пищу, то воду, до которых они не могли прикоснуться.

Все утро Джим употреблял все свое красноречие, чтобы убедить брата Билла не поддаваться искушению. Жажда до того замучила старого матроса, что он готов был самого себя продать за глоток воды. В продолжение многих лет мучений в пустыне Джим уже притерпелся ко всем пыткам, и потому ему легче было сохранять твердость. С той поры, когда судьба свела его с земляками, он чувствовал, как в душе его оживала надежда получить свободу. Он знал, что пятеро белых невольников стоят того, чтобы доставить их в приморский город, посещаемый английскими кораблями, и был уверен, что если они постоят на своем и не принесут никакой пользы владельцам, то те наверняка не станут их держать у себя.

Поддавшись его влиянию, непокорные рабы оставались непреклонны в своем решении не приниматься за работу. Тут господа заметили, что их невольникам гораздо лучше в поле, чем в темнице, потому что в поле нельзя было за ними усмотреть, так что они могли утолить хоть немного голод, подобрав украдкой колосья, и жажду, высасывая сок из кореньев травы. Как только это было замечено, в ту же минуту посланы были два араба, которые собрали белых и отвели в темницу.

Матрос Билл и Колин едва смогли дойти до селения, все остальные, за исключением Джима, чувствовали крайнюю слабость и истощение. Голод и жажда сокрушили их тела, если не души. Когда подвели их к хлеву, они не захотели туда входить и с громким криком требовали хлеба и воды. На все их мольбы был один ответ: по воле Аллаха должны терпеть голод те, кто не хотят работать.

– Праздность, – убеждали их господа, – всегда наказывается болезнью.

И при этом арабы возблагодарили Аллаха за то, что такова его воля. После больших усилий, и то только с помощью женщин и детей, набежавших толпами, удалось арабам втолкнуть белых невольников в хлев.

– Слушай, Джим, я не могу больше терпеть, – сказал Старик Билл. – Позови их и скажи, что я сдаюсь и готов завтра работать, если они дадут мне воды.

– И я тоже, – добавил Теренс. – В будущем не предвидится ничего, что могло бы вознаградить нас за нынешнюю муку. Я не могу больше терпеть.

– И я тоже, – подтвердил Гарри. – Мне немедленно надо что-нибудь поесть и попить. Если мы не покоримся, то и на том свете будем наказаны за самоубийство.

– Мужайтесь! Еще немного потерпите! – восклицал Джим. – Не лучше ли еще потерпеть несколько часов, чем целую жизнь оставаться в неволе?

– Что мне за дело до будущего, – роптал Теренс. – Все мое в настоящем. Один безумец убивает себя сегодня, для того чтобы избавить себя от голодной смерти через десять лет. Я буду работать завтра, если доживу.

– Ну же, Джим, проворнее зови их, скажи, что мы сдаемся, так они пришлют нам чего-нибудь перекусить: ведь не в человеческой натуре добровольно умирать с голода!

Но ни Джим, ни кру не соглашались даже языком пошевелить для того, чтобы сгубить будущее ради настоящего.

– Какое нам дело до будущего? – возражал Колин на уговоры Джима. – Будущее в руках Божиих, мы же должны заботиться только о настоящем. Должны же мы чем-нибудь отплатить за то, что нас накормят?

– Я и сам начинаю так думать, – сказал кру. – Потому что хуже этого не может быть, и если мы умрем с голода, то, разумеется, никогда уже не будем их рабами.

– Они не захотят уморить нас голодом, – заявил Джим. – Я уж вам и прежде толковал, что мы слишком дорого стоим, чтобы они согласились убить. Если мы не станем работать, они продадут нас, и, таким образом, мы доберемся до Могадора. Если же примемся за работу, то нам век вековать в рабстве. Умоляю вас, потерпите еще денек.

– Не могу, – отвечал один.

– И я тоже, – подхватил другой.