Вячеслав Никонов - Ленин. Человек, который изменил всё [litres]

Первый расширенный пленум Исполкома КИ прошел в Москве 21 февраля – 4 марта в отсутствие Ленина. Участвовали 105 делегатов из 36 стран. Зарубежных коммунистов, особенно французов – Даниэля Рену, Луи Селье, по-прежнему крайне взволновал нэп как путь к реставрации капитализма и ослабления мирового комдвижения. Успокаивали, как могли.

Одним из центральных стал вопрос об участии Коминтерна в возможной конференции трех Интернационалов – Второго (Социалистического), Третьего (Коммунистического) и т. н. «Двухсполовинного» (левые социалисты во главе с Фридрихом Адлером). Ленин решил участвовать.

Правя присланный ему Зиновьевым проект решения ПБ по этому вопросу, он писал: «Самое главное предлагаемое мною изменение состоит в том, чтобы вычеркнуть абзац, называющий вождей II и II½ Интернационалов пособниками всемирной буржуазии… Совершенно неразумно рисковать срывом громадной важности практического дела из-за того, чтобы доставить себе удовольствие лишний раз обругать мерзавцев, которых мы ругаем и будем ругать в другом месте 1000 раз» 2408.

Но куда большее внимание Ленин, находясь в Костино, уделял подготовке Генуэзской конференции. Ее инициатором был Ллойд Джордж. Намереваясь решить сразу две главные мировые проблемы – русскую и германскую – путем возвращения Москвы и Берлина в мировую экономическую систему, он выдвинул идею созыва общеевропейской конференции с их участием по вопросам восстановления экономики Старого Света.

Успех конференции требовал заинтересованного участия не только Англии, но и США, и Франции. Однако администрация Гардинга, проводившая политику «карантина» Советской России, не желала никаких контактов с ней за пределами помощи голодающим. С Францией Ллойд Джорджу, казалось, удалось договориться: за игрой в гольф в Каннах (это событие вошло в историю как заседание Верховного совета Антанты) он убедил французского премьера и главу МИДа Аристида Бриана провести общеевропейскую конференцию в Генуе по экономическим и финансовым вопросам. Однако по возвращении в Париж Бриан вынужден был передать свой премьерский пост президенту Пуанкаре, а министерский – Жану-Луи Барту. Новые творцы французской внешней политики не были сторонниками диалога с Россией или Германией, что уже не предвещало Генуэзской конференции ничего хорошего.

Тем не менее, получив 7 января 1922 года от правительства Италии текст каннской резолюции (в которой Ленин усмотрел признание равноправия всех сторон, а значит, возможность вести переговоры на равных) и приглашение в Геную, российское руководство моментально ответило согласием. Не исключалось даже участие Ленина. Однако Красин и Берзин в этой связи телеграфировали Чичерину: «Приезд Ленина в Италию считаю недопустимым ввиду савинковцев, врангелевцев и фашистов. Более приемлемым был бы Лондон. Тут можно обставить надежно как приезд, например, в сопровождении Красина, так и проживание. Если не поедет Ленин, предлагать ли приезд Троцкого? Италия, конечно, тоже исключается». 12 января Ленин диктует телефонограмму Молотову для Политбюро: «Думаю, что указанная Красиным причина в числе других причин исключает возможность поездки в какую-либо страну как для меня, так и для Троцкого и Зиновьева» 2409. При этом Ленин плотно держал руку на пульте подготовки Генуи.

Чичерин писал: «Хотя зимой 1921/22 года Владимир Ильич долгое время жил за городом, но вопросами, связанными с созывом Генуэзской конференции, он близко и горячо интересовался» 2410. Первые же директивы Ленина содержали предложения прибегнуть к конфиденциальным двусторонним переговорам и сыграть на противоречиях между ведущими державами. В письме для Политбюро 16 января он задается риторическими вопросами: «Не открыть ли тотчас только личные (без всякой бумажки) переговоры в Берлине и Москве с немцами о контакте нашем и ихнем в Генуе?… Не предложить ли тотчас секретно всем полпредам прозондировать почву у соответствующих правительств, не согласны ли они начать с нами неофициальные секретные переговоры о предварительном намечании линии в Генуе? Видимо, каких-то решительных указаний от Политбюро не последовало, поскольку через неделю Ленин опять отправляет секретное и без права снятия копии послание, в котором вновь предлагает зондировать почву у отдельных держав отдельно (я это раз предлагал: почему мое письменное предложение затерялось, не понимаю. Оно было послано Молотову). В этом же письме давались и инструкции по организации переговоров: (а) мы ни в коем случае не признаем никаких долгов, кроме обещанных Чичериным; (б) а эти долги признаем лишь при условии, что наши контрпретензии покрывают их; (в) гарантии даем (если нам дают заем) только леса на севере и т. под.; (г) защищаем Германию и Турцию и т. д.; (д) стараемся выделить Америку и вообще разделить державы…»

На специально созванной Чрезвычайной сессии ВЦИК 27 января была избрана делегация на Генуэзскую конференцию. Ее официально возглавил Ленин, но с пониманием, что главой делегации будет Чичерин.

Организационно Ленин предлагал построить работу следующим образом. «Каждый член делегации к совещанию 22.II (с Политбюро ЦК) должен подготовить самый краткий (2–3 страницы maximum; в телеграфном стиле) конспект своей программы взглядов и политики по всем важнейшим вопросам, как дипломатическим, так и финансовым». Очень строго предлагал подойти к отбору экспертов: «Ввиду многократно доказанного стремления наших спецов вообще и меньшевиствующих особенно надувать нас (и надувать очень часто успешно), превращая заграничные поездки в отдых и в орудие укрепления белогвардейских связей, ЦК предлагает ограничиться абсолютнейшим минимумом из наиболее надежных экспертов, с тем, чтобы каждый имел письменное ручательство от соответствующего наркома и от нескольких коммунистов».

Когда Троцкий дал распоряжение специалистам военного ведомства начать обсуждение в открытой печати размера ущерба России от иностранной интервенции и соответствующей суммы контрпретензий, Ленин направил проект постановления Политбюро, где первым пунктом значилось: «О размерах и категориях контрпретензий ни слова. Ленин хотел, чтобы российская делегация уже в самой Генуе поразила своих собеседников документом, подготовленным финансовыми экспертами, где сумма советских контрпретензий примерно вдвое превышала размер довоенных и военных долгов России.

Чичерин был уверен, что подобная позиция приведет к срыву переговоров. Ленин возражал: «Ни капли нам не страшен срыв: завтра мы получим еще лучшую конференцию. Изоляцией и блокадой нас теперь не запугаешь, интервенцией тоже… Ультиматумам не подчинимся. Если желаете только “торговать”, давайте, но кота в мешке мы не купим и, не подсчитав “претензий” до последней копейки , на сделку не пойдем. Вот и все. Надо приготовить и расставить все наши пушки, а решить, какие для демонстрации, из каких стрелять и когда стрелять, всегда успеем».