Джулия Бойд - Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

«Служба по погибшему напоминала греческую трагедию, – сообщала Пег Бриджет. – Ожидали, что из Касселя приедет брат-близнец Кристофа и его двое племянников, но они не приехали, и мы не знаем, живы они или нет». После поминок Пег и Лу возвращались в Крампниц на поезде, который едва ехал. В набитом людьми вагоне среди пассажиров оказался ребенок с ужасным кашлем, которого за ночь 12 раз вырвало. Через несколько недель церковь в Кронберге разбомбили, и гробы ландграфа и его сыновей были уничтожены. «Очень тяжелое время для ландграфини, – писала Пег. – Даже мертвым покоя не дают» [896] Ibid., 29 November 1943. .

Впрочем, той осенью произошли и приятные события. Бриджет танцевала на столе на дне рождении Виктора фон Плессена, а Пег слушала в Берлине Седьмую симфонию Бетховена в исполнении оркестра под управлением Фуртвенглера, и ее «душа переполнилась чувствами и звуками». С мужем в Вольфгартене они устроили вечеринку для близких друзей, в том числе пригласили ставшую вдовой принцессу Софи. «Ели дикого кабана (божественный на вкус), и нам даже удалось выловить 24 устрицы!» Хотя бы на несколько часов компания пыталась позабыть о войне, но на самом деле, как писала Пег [897] Ibid. Бриджет, у всех них был «вместо сердца кусок свинца». Что касается Бриджет, то, несмотря на ее привилегированное положение, она, безусловно, говорила от лица каждого человека, когда подводила итоги 1943 года: «Кроме боеприпасов и детей никто ничего уже не производит. Ничего прекрасного не создается, а вся красота, которая существует, уничтожается. Нет ни отдыха, ни романтики» [898] D26 Nr. 40/3, Bridget to Peg, 9 October 1943. .

Эти строки графиня написала незадолго до того, как старинный город Франкфурт-на-Майне, одна из культурных достопримечательностей Германии, был уничтожен в начале 1944 г. Франкфурт находился всего в 22 километрах от Вольфсгартена, и 29 марта Пег писала Бриджет: «Города больше не существует, точно так же, как Гамбурга, Берлина или Касселя. Очень много жертв» [899] D26 Nr. 41/2, Peg to Bridget, 29 March 1944. About 5,500 were killed. . После описания ужасов бомбежки принцесса обратилась к более приятной теме и стала рассуждать о первых признаках наступления весны: крокусах, фиалках и цветах персика, которые только что появились. «Но все растения в саду покрыты черной сажей из Франкфурта, и на земле лежат отдельные страницы с немецким, испанским и английским текстами из типографии, в которую попали бомбы».

По мере того, как все вокруг нее рушилось, Пег поумерила свои запросы: «Поездка в Дармштадт теперь, как выходные в Париже». Вот что принцесса писала Бриджет:

«Теперь маленькая портниха в Эгельсбахе словно ателье «Уорт» в Лондоне. Я наслаждаюсь каждой секундой каждого дня, потому что чувствую, что в следующем году моя жизнь не будет такой же комфортной и приятной, как сейчас. Любой момент может оказаться последним. Вчера, когда мы сидели в поезде, примерно в 10 километрах отсюда, в небе стоял жуткий гул самолетов. Поезд остановился, мы с Лу вылезли и чудесно прогулялись до дома по великолепно возделанным полям и зеленым лесам» [900] Ibid., 13 May. .

Весна в Вольфсгартен пришла рано, но вот в деревне Кукернезе, в которой перезимовали Бидди с дочерями, снег лежал до начала мая. «Русские все время наступали, – писала англичанка. – Одна мать за другой получали известие о погибшем или пропавшем без вести муже. Одна из них ужасно переживала по поводу того, что у нее нет черных носков для траура».

В конце мая из Берлина приехал Вилли, и Юнгмиттаги отправились на балтийское побережье:

«Мы плыли на пароходике из Кукернезе, который отходил в 6 утра. Шли по деревне, толкая впереди себя коляску. Солнце только что встало, и длинные тени деревьев лежали на прямой дороге, ведущей к реке. На пароходе плыла группа девушек в синих льняных платьях и вышитых фартуках. Они отбывали трудовую повинность и собирались один день отдохнуть на море. Пока пароход плыл вниз по течению к косе, девушки пели народные песни. Мы остановились в небольшом отеле в Ниддене и пошли гулять по дюнам к серебристому и одинокому берегу самого синего моря… Было жарко, и маленькие сосны и цветы на песчаных дюнах сладко благоухали» [901] Youngday, pp. 78, 80. .

После этого отпуска Вилли больше уже не пришлось увидеть своих детей. По возвращении в Берлин он был арестован. Следивший за Вилли сосед обнаружил, что тот укрывает сбежавшего заключенного, и сообщил об этом в гестапо.

6 июня 1944 г. союзники высадились в Нормандии. «Что я могу сказать по поводу вторжения? – писала Пег Бриджет спустя несколько дней. – Стараюсь об этом как можно меньше думать. Слишком много моих знакомых и друзей воюют по обе стороны баррикад, и битва идет насмерть. Такое чувство, что мое сердце закрыто в свинцовой звуконепроницаемой коробке, и, как только я открываю крышку, боль становится такой сильной, что трудно дышать» [902] D26 Nr. 41/2, Peg to Bridget, 14, 22 June 1944. .

Через неделю после высадки союзников в Нормандии, 13 июня, немцы запустили первые ракеты «Фау-1». Эту новость Фрэнсис Стюарт прокомментировал следующим образом: «Германское секретное оружие нанесло удар по югу Англии. Хотя я ненавижу войну, я считаю, что немцы имеют полное право использовать это оружие. Они обороняются, и это всегда вызывает симпатию» [903] Stuart, Diary, 18 June 1944. . 9 июля ирландец писал: «Плохие новости на всех фронтах. Русские всего в 100 милях от Пруссии, Кан скоро падет. Но даже если бы я мог, я бы не хотел уезжать отсюда сейчас. Это не моя война, но я не могу забыть все хорошее, что еще есть в Германии, и сделать вид, что оно меня никак не касается. Несмотря на все то, что здесь можно ненавидеть, в Германии еще осталась искра прекрасного» [904] Ibid., 9 July. .

Через три недели Фрэнсис оставил в своем дневнике очередную запись о ходе военных действий: «Война достигла переломного момента. Русские стоят на границе Пруссии и уже форсировали Вислу, южнее они подходят к Кракову и к перевалам, ведущим в Словакию и Венгрию» [905] Ibid., 1 August. . Несмотря на такое развитие событий, Стюарт, как и миллионы немцев, надеялся на чудо. «Все, конечно, очень плохо, – писал он 17 августа, – но, быть может, не так плохо, как кажется. Наверняка существует какой-нибудь план – ударить по русским новым противотанковым оружием, и, если это возымеет какое-либо действие, можно будет с ними договориться и направить все силы на запад и на юг» [906] Ibid., 17 August. .

Лето 1944 г. выдалось невыносимо жарким. Однажды термометр за окном Стюарта дошел до отметки в 45 градусов. К сентябрю ирландец и его девушка Мадлен (немка, родившаяся в Польше) были готовы все отдать, чтобы уехать из Берлина, но документов с разрешением на поездку у них не было, поэтому пришлось остаться. 4 сентября Стюарт писал: «Ждем. Неизвестность – это одна из самых страшных вещей в жизни». Ему, наконец, выдали временный паспорт для путешествий, и 8 сентября пара села на поезд, направлявшийся в Мюнхен. «Воздух словно наполнен напряжением, волнением, плохими предчувствиями» [907] Ibid., 4, 8 September 1944. , – писал ирландец прямо перед отъездом. «Плохие предчувствия» оказались полностью обоснованными – последние месяцы войны Фрэнсис и Мадлен провели в странствиях от одного неработавшего отеля к другому, ощущая голод, холод и одиночество.