Игорь Болгарин - Горькое похмелье

А сейчас, расправившись руками начштаба Романовского с непокорным полковником Цвиричевским, Деникин еще рассчитывал на чудо. Розовой окраски фатализм, вера в счастливую судьбу – не лучшее мировосприятие для полководца, который повелевает судьбами сотен тысяч человек.

Екатеринослав жил своей обычной жизнью.

Кафешантаны и роскошные магазины, правда, все были закрыты. Народ, одетый бедненько, но пристойно, в перешитом из военного обмундирования, сновал по улицам, не обращая внимания на махновские патрули – хлопцев в свитках, кожушках и папахах.

Кругом виднелись растяжки: «Первый всеобщий Съезд вольных Советов». Рекламные тумбы были заклеены небольшими афишками: «Только анархия дает полную свободу», «Батько Махно – народный батько», с портретом, отдаленно напоминающим Нестора.

Небольшая группка зевак столпилась вокруг тощего впалогрудого юноши, который, взобравшись на мусорный ящик, с подвыванием читал стихи:

Новая республика, новые призывы, новые идеи! Но кому захочется петь под взрывы и пламя пожаров? Разве что черногвардейцам Махно, профессионалам нескончаемой революции.

Прохожие вздрагивали при виде объявления: «За каждого выявленного полицейского, или офицера, или судейского чина – вознаграждение 100 рублей». Впрочем, некоторые не вздрагивали. Если повезет, можно заработать!

В штаб выстроилась длинная очередь. Люди всяких званий и сословий стояли на осеннем ветру.

…Наверху, на втором этаже, повстанцы сгружали привезенные мешки с деньгами. Купюры ссыпали в деревянные ящики и плетеные корзины. Махновец, по виду бывший учитель, следил за тем, как хлопцы взвешивали ящики и корзины на весах и делали пометки в амбарной книге. Эх, нет Лашкевича! Порадовался бы такому богатству!

– Банки, рабочие кассы не обижали? – спросил учитель у привезших деньги махновцев.

– Борони Боже! Батько не велив… Только контрибуция с багатеев.

Оглядев рассыпанные по полу и стоящие в корзинах и мешках деньги, молоденький, только недавно мобилизованный махновец спросил у учетчика:

– А говорилы, шо при анархии грошей не буде? А ци ж куда? В печь?

– То опосля полной и окончательной победы грошей не будет, – заученно ответил учетчик.

В соседней комнате, в бывшем кабинете Лещинина, в кресле сидел сам батько, держа палку между коленями. Тут же присутствовали Галина, Сашко Кляйн и Юрко. «Комиссия» – было написано на листке бумаги над их головами.

Очередной посетитель, или проситель, или заявитель вошел в кабинет.

– Кто будете? – спросила Галина.

– Являясь либеральным профессором Харьковского университета, скрывавшимся от добровольцев, и будучи обремененным многочисленным семейством…

– Сколько? – Махно скользнул взглядом по человеку в обтрепанном легком пальто, перешитом из шинели…

– Рублей бы сто… может, сто двадцать, – робко попросил профессор.

– Детей сколько? Семья?

– Четверо детей. И еще двое стариков – родителей…

– Дадим тысячу, – бросил Нестор. – Науке надо помогать! Пообносилась наука. И записку дайте в ломбард. Пусть пальто найдут подходящее, на ватине. Или кожушок какой-нибудь.

Юрко на глазок отсчитал деньги. Посетитель сунул их в карман пальто, записку в ломбард спрятал глубоко в карман пиджачка. Махновец, вооруженный карабином, взял просителя, бормочущего слова благодарности, под руку и повел к выходу.

– Следующий!

Следующей была посетительница. Молоденькая и хорошенькая, но одетая бедно. Глаза у Махно подобрели. Он спросил с мурлыкающей мягкостью в голосе:

– Из кого ж ты, дытынка, будешь?

– Учительница, батько! Собираю деньги для нуждающихся учеников.

– О! Видно, шо сама бедна, а собирает гроши для других! – обратился Нестор к комиссии. – Таких людей я одобряю!

Галина, однако, восприняла симатичную учительницу по-другому, ревниво.

– Что преподаете? – холодно спросила она.

– Математику… Точные науки. Физику, химию… Я выпускница женских курсов…

– Может, скажете нам, что такое бином Ньютона? – хитро прищурила глаза Галина, надеясь разоблачить красотку.

– Бином Ньютона?.. Это выражение целой положительной степени суммы двух слагаемых через степени этих слагаемых… – как ученица в школе, стала отвечать девица. – Формула… Можно карандашик? Я напишу…

– Чего ты прицепилась до дытыны? Разьве и так не видно, шо учителька? Мне лично видно! – сердито отчитал Галину Нестор. Встал и, пожимая девице руку, сказал: – Передай, дивчинко, там у себя в школе, шо анархия ценит учителей! Так же, як ценит все трудящее крестьянство и пролетариат! – и приказал Юрку: – Значить, так! На школу, Юрко, выдай двести тысяч, и тысячу учительке. А то он яка худа!

Юрко набил сумочку учительницы деньгами и лично проводил ее до двери.

– Проверять надо, – проворчала Галина. – Формулу можно и выучить.

– Ладно, Галю, не бурчи! – примирительно сказал Махно. – Это дело серьезне. Во тьме невежества не так просто анархической республике нащупать пути своей политики. Кто поможет? От такие, як эта дивчинка… Я в молодость верю, Галю!

Хлопцы восхищенно смотрели на Махно. Скажет батько – так скажет. Как печать приложит. Не хуже московских анархистов.

Но Галина осталась недовольна. Она вовсе не была ревнива, но после истории с Лашкевичем, да еще теперь, когда Нестор стал батькой, головой целого края и словно бы подрос, приобрел какой-то новый облик, супруга главнокомандующего с некоторым напряжением посматривала на привлекательных молодых особ. Черт его знает, какими секретами они владеют, эти городские барышни, с помощью которых одурманивают простых козаков. Случившееся с Лашкевичем время тоже ещё не выветрило из памяти…

По всему городу работали комиссии, которые распределяли деньги и всякое добро. Одна из таких комиссий заседала прямо при входе в «распечатанный» ломбард. Ценности, столовое серебро и прочий буржуазный реквизит сразу увезли, а вещи, одежду оставили. Если гражданин или гражданка, имеющие квитанции, доказывали, что в сданных вещах у них есть нужда и лишнего они не имеют, то им возвращали пожитки. В ином случае давали от ворот поворот.

Председательствовал зоркоглазый дед Правда. Он определял степень искренности сдатчика ломбарда и решал судьбу вещи. Комиссия только удивлялась его проницательности. И то сказать: дед Правда!

Вот только каракулевые шубы никому не отдавали. Сам главнокомандующий распорядился пошить из каракуля всей армии одинаковые папахи. А то – ни формы, ни знаков отличия в соответствии с духом анархизма. Ходят в чем попало. Все ж таки войско!