Игорь Болгарин - Горькое похмелье

Махновская республика нащупывала правильные пути своей политики. Большой Съезд вольных Советов собрался в Потемкинском дворце.

В зале стало многолюдно за два часа до начала. Прозвенел звонок.

В президиуме сидели Аршинов, Галина, Сашко Кляйн и еще двое махновцев. Сам Нестор находился в зале как рядовой делегат, но в первом ряду. Рядом с ним заняли места Задов и Черныш.

– Я от все думав, шо б вам на съезди такое сказать, самое главное! – говорил с места рабочий в тужурке.

– Вы пройдите сюда, на трибуну, – попросил выступавшего Аршинов.

– Не, не пиду!

– Почему?

– Я на трибуни все слова забываю… Про вольни Советы почалы говорить! Про то, як хорошо будем жить без власти, – продолжил из зала упрямый рабочий. – Для селянына оны, эти самые Советы, може, й хороши! У селянына все производство в собственном хозяйстве. Коровы, кони, куры, гуси… Навоз на месте, зерно в клуне, капуста в погребе. Сам сеет, сам собирает. Надо гроши, сел на конячку, приехал в город, продал нам, рабочим, сало, муку чи там картопельку… А теперь давайте глянем с другой стороны, на рабочого. Яка у него вольность? Единоличного хозяйства у нас нема. У нас продукция из чего получается? Из заготовки, шихты, уголька, оборудования? И все це не в двори и не в клуне лежит. Привезти надо за сотни верст… От и получаеться: не совпадают у нас интересы с селянином. Нам хозяин нужен. И власть!

Многие делегаты встретили это заявление одобрительным гулом и аплодисментами. Аршинов вскочил со стула.

– Меньшевистские замашки! – закричал он. – Вы выберите управление, сами назначьте цену продукции, за сколько пудов хлеба, скажем, сеялку отдаете!

– А як я цену составлю? – спросил рабочий. – Нам, например, грохоты с Луганска привозят. Только за доставку сёдни одна цена, а завтра друга… И опять же, гроши наперед требують. А откуда оны у меня, когда я ще й продукцию не сотворил? Опять-таки кредитов не стало. Банки закрыти. Та й грошей в них нема.

– Тебе, може, большевики нужни? – выкрикнул сидящий впереди рабочего селянин. – Оны хозяйновать люблять… У нас на селе коммунию устроили! Без согласия обчества. И шо получилось? Коровникы розвалили, половину скотины сгубылы!.. Ты иди до ных! То як раз таки хозяева, яких ты шукаешь!

– А ты нас не стращай большевиками! – вклинился в перепалку второй рабочий. – З имы можно обчий язык найти! Була б работа. И шоб гроши справно платили!.. А у вас, кулаков, только нажива на уме!

– Хто? Це я кулак? – вскричал селянин. – У меня на пальцах, глянь, ногти слезли од работы… То вы сами лодыри…

И они вцепились друг в друга, началась потасовка. Уже кто-то даже стал выламывать ножку стула – оружие пролетариата для закрытых помещений, в отличие от булыжника.

Махно, хромая, взобрался на сцену. Выстрелил вверх, отчего посыпались, искрясь, висюльки люстры и куски штукатурки.

– Тихо! – прокричал батько. И как только зал затих и дерущиеся расселись по местам, он продолжил: – Мы тут создаем первую в мире анархическу республику. Многое непонятно. И дракой мы ничего не решим. Впервые создается общество без власти!..

– А сам з револьвертом! – крикнул кто-то из зала. – И с палкой! Це шо, не власть?

– Мы – войска, потому при оружии. Но мы – не власть! – кричал Махно большому залу. – Мы – вооруженный отряд, каковой защищает вас от всяких врагов, и от белых, и от красных, и от всякой диктатуры. Шоб вы тут мирно трошкы поговорили и на основе Третьей революции, исходя из мирной беседы договорились, як построить новое анархическе общество!

И он возвратился на место.

Зал некоторое время молчал. А потом на сцену, тяжело бухая сапогами, поднялся коренастый Глыба.

– Дозвольте сказать. Я сам большевик, но со своим полком – в армии батьки, потому как большевики тоже разни… Но насчет того, шо у нас кругом воля и свобода, то позвольте запяту сделать! От, к примеру, Задов у нас… контрразведку зробыв. Так його контрразведка, як мыши, росплодылась во всех городах… и по селах… Ночамы расстрелы йдуть… граблять. Яка ж тут воля? Яка свобода? Тут насыльство и беспорядок. И опять же возьмить: ни санитарных, ни банно-прачечных отрядов, ни парикмахеров, як у тех же большевиков, в армии нема. Правда, немало и таких патлатых анархистив, якым парикмахеры не нужни.

– Ну и иди до своих большевиков! – выкрикнул из зала Щусь. Его прическа – длинные спутанные патлы – как бы подвергалась нападению.

– Не поняв ты мене, Федос! – ответил Глыба. – Я про вошей, а ты про большевиков… А зараза начнеться, вошь не розбыраеться в политици, лизе на всякого. И розносе тиф чи другую якуюсь заразу… Я к тому, шоб во всяком деле був порядок, особенно в медицини. Шоб докторов не обижалы! А то чуть шо – «доктор отравыв», чи «не те выризав»… вредитель, словом. От и поутикалы од нас доктора. А больни почти все на кладбищи. Там у ных полна воля и безвластие!..

Зал притих. Самоуверенный, мощный Глыба говорил убедительно.

– Хватит! – вновь вскочил Аршинов. – Вы, Глыба, ведете вражескую пропаганду! Лишаю вас слова!

– Ниякая это не вражеска пропаганда! А сказав я для того, шоб в нову анархическу жизню мы войшлы…

– Все, Глыба! Все!

Зал раскололся. Одни кричали: «Рот затыкаете!» Другие свистели и топали. Третьи аплодировали. Махнув рукой, Глыба спустился в зал.

– Насчет контрразведки, лазаретов – оно верно, – сказал Нестор наклонившемуся к нему Задову. – Давно надо было мне во всем разобраться!.. Но насчет Глыбы у меня тоже вопросы появились! По-моему, Глыба – наш внутренний враг!..

…Съезд длился долго и закончился плохо. Спорами и руганью. Общего понимания не нашли, и восторгов по поводу безвластной жизни никто не высказал. В ушах у Нестора звенело: «заводы стоят», «трамвай остановился», «на электростанции угля нет», «Озерный базар закрыли как источник спекуляции», «цены поднялись»…

Даже десант московских анархистов, умелых говорунов, не произвел на съезд впечатления. Уж на что Волин старался убедить в преимуществах анархии, уж как Барон клеймил большевиков, эсеров и кадетов, а зал все про свое, про «мелочное».

И за всем этим – Глыба. Опасный человек. Такой может повести за собой народ. Достаточно искры, и за ним пойдут…

Вечером, когда в городе то вспыхивали, то пригасали от неуверенной работы генераторов электрические лампочки, Лёвка заглянул к Нестору. Тот лежал одетый, глядя бессонными глазами в потолок. Галина клубочком свернулась рядом.

Стараясь ее не тревожить, Махно тихо встал и, прихватив свой костылик, вышел вместе с Задовым в соседнюю комнату, где богатырским сном спал Юрко.

– Ну, шо у тебя? – спросил Махно.

– Не расходятся хлопци. Бузят опосля речи Глыбы. Багато наших в его полк примкнули. Было у нього восемьсот штыкив, а сейчас тысячи три. Говорят, все равно Красна армия прийде, так с Глыбой легше ладить будет. Большевик все-таки! – Лёвка сделал паузу, перешел к самому важному. – Жинка у нього молода, подобрал после убитого офицера. Дворяночка. Красива, зараза.