Игорь Болгарин - Горькое похмелье

– Сховаю, дед!

– Сховай, сховай… А вы, – погрозил он скрюченным пальцем обезображенной руки, обращаясь к детворе, – шоб никому!

– Донесут? – понимающе спросила Галина.

– Перед пацанами повыхваляються. Те – батькам. А батьки – кому надо. Комбеды у нас, вишь, из иногородних. Хто донес, тому пята доля. Многим любо такое занятие.

– Да, дед, ну и грязь промеж себя вы развели, – укорил станичника Махно. – Хотя и у нас не лучше…

…Спать махновцы легли во дворе. Одетые, с оружием под рукой.

– Видишь, как хитро все устраивают… – начал Аршинов. Он умостился в бричке, в ногах у Нестора и Галины. Земля дышала теплом. Над ними висели большие, какие можно увидеть только на юге, звезды.

– Хто?

– Да большевики. Тут недавно я читал: они намечают Донской край уполовинить, – продолжил Аршинов. – Самые неспокойные уезды хотят в другие губернии отдать. Часть Украине отойдет. Шахты, заводы. Иловайская, Кутейниковская… Границы с Кальмиуса на Еланчик перескочат. Спрашивать никого не будут: казачков надо разукрупнить. Сильно боевой народ!

Скажем наперед, вскоре так и случилось. Землю Войска Донского разодрали на куски, оставшуюся часть назвали Ростовской областью, внеся ее в обычный реестр. Украине досталась самая развитая и богатая промышленностью часть. Итоги этой политики «расказачивания» незыблемы и ныне. Что с возу упало, то пропало. Щедро раздавали русские земли вожди. Да и то: неизбежна мировая революция, всеобщий социализм. Братание всех народов. В это верили свято.

Светало, когда всех подняли на ноги выстрелы. Через четверть часа запыхавшиеся махновцы, стоявшие на посту у реки, в верболозе, привели связанного парнишку, уже отмеченного хорошим синяком под глазом.

Предводительствовал Ванёк-гармонист, у которого слух был не только музыкальный, но и по-звериному чуткий.

– Вот, батька, продотряд хотел с лодок высадиться, – сказал он. – Слышу, что-то шуршит в камышах. Ну, кой-кого стрельнули, кой-кто убег, а энтот вот – он в драку. Думал, свои, станичные. Я так понял, он командир ихний.

– Ну? – удивился Махно, рассматривая парнишку, которому, похоже, было не более шестнадцати. – Шо, и не побоялся в драку? Вас же там четверо было.

– Такой злой, – оправдывался Ванёк. – И руками, и зубами. Мне вон чуть палец не откусил.

На шум выскочили хозяин-дедок, молодица, детвора. На пленного смотрели без всякого сочувствия. Продотряд – он и есть продотряд, хоть и набран из своих, с соседних станиц…

Вокруг столпились махновцы. Интересно было взглянуть на донского продотрядовца. На своих уже насмотрелись.

Махно, впрочем, рассматривал «командира продотрядовцев» без всякого интереса. Белесый чуб дымком вился над высоким, даже очень высоким лбом. Глаза светлые, рот еще по-детски нечеткий. Росточку небольшого. Симпатичный парнишечка и, видать, умный. Все пристально так рассматривает, вроде как запоминает. Такого можно было бы и к себе забрать, да вот беда: волка трудно перевоспитать в собаку. В неподходящий момент цапнет. Да и не просто он рядовой продотрядовец, а командир. Своими молодыми мозгами большевистскую науку хорошо запомнил.

– Ты шо, наверно, из этих… из комсомольцев, или як вас там? – спросил Нестор.

Пленный зыркнул на Нестора, но ничего не ответил. Только часто моргал. Боялся, конечно, но виду старался не подавать.

– От же заразы, шо придумали! – обратился Нестор к своим хлопцам. – У нас, анархистов, такого нема, шоб недорослых щенят втягивать в политику, и хуже того, в войну. Надо, шоб окреп человек, разума набрался. Даже при царе и то только с двадцать одного года лоб забривали… Комсомол. Они с малых лет в злобе, их до разбоя приучают. Паскудство!

Похоже, Нестор уже забыл, что сам-то он пришел в политический кружок Антони зеленым юнцом. Да и жена его Галина, будучи руководителем школьного образования в кратковременной анархической республике, велела организовывать кружки юных махновцев, проводить военные игры «батько против белых». Однажды в пылу такого «сражения» юные махновцы убили своего двенадцатилетнего товарища, изображавшего белого офицера.

Высокая политика не щадит детства…

– Одведите подальше, – сказал Нестор Задову и Юрку. – И расстреляйте.

Парнишка-продотрядовец не проронил ни слова. Его развернули и повели.

– Постойте! – приказала Галина и обратилась к Нестору: – Не наши это края, батько! Подумай! Пусть сами со своими разбираються. А нам негоже оставлять по себе память могилкой!

Задов и Юрко ждали. Спина парнишки вздрагивала.

– Понравился пацанчик? Чуб у него казацкый, только шо не черный, – усмехнулся Махно и вновь поглядел на парнишку. – А ну повернись! – крикнул он продотрядовцу и еще раз встретился с ним глазами. – Как звать?

– Мишка!

– «Мишка»! Ты шо, конь? – спросил Нестор под общий смех. – Может, у тебя и фамилия есть? Чи у вас, у комсомольцев, только клички, як у собак?

– Шолохов. Михаил.

– Местный?

– С хутора Кружилина.

– Ну от шо, Шолохов Михаил с хутора Кружилина. Ты запомны, шо спасло тебя от смерти бабье сердце. А баба – это семья, двор, дом. Не знаю, чему там вас в комсомоле учат, но баб надо уважать. Подумай над этим, когда в следующий раз дворы, семьи разорять соберешься. – И кивнул Задову: – Дай йому пару плетюганов. Шоб лучше мои слова запомнил. И пускай идее до мамки! «Вояка!»

Галина улыбнулась Нестору. Батько только рот скривил:

– Ну шо тебе так весело, Галя? Всех не спасешь… Скоро нам самим спасаться придеться. Кто тогда за нас слово замолвит? – И он повернулся к Чернышу, взглянул на него.

Черныш промолчал.

– Я в том смысле, шо нам дальше делать?

– Сам видишь, батько.

– Да. Ничего мы тут не взрастим. Дон – як степь после суховея. Большевики скосили казаков, як траву. Ни народу нема, ни хлеба. Один разор… Турки набегали, так и те шо-то оставляли, шоб снова выросло… А сейчас… этот… комсомол. Начисто все подметает!.. Надо возвертаться на Украину!

– Сколько сил потрачено, – вздохнул Аршинов.

– Дуракам пятьсот верст – не крюк. – Нестор смолк, посмотрел на своих бойцов. Те зашевелились. Поняли батьку: додому!

…Застучали копыта коней. В утреннем воздухе хрипло звучали команды ездовых. Маленькая армия тронулась в обратный путь. Поистине тихим стал Дон, голодная, мертвая река. С душевной болью бросали они этот оцепеневший, опустевший, расказаченный край.

В Харькове, в знаменитом здании ЧК на Сумской, Дзержинский мерил шагами просторный кабинет. Здесь же был его заместитель Манцев. Они слушали отчет командующего Внутренними войсками и войсками ВЧК Корнева:

– Банды Махно орудуют в наших глубоких тылах, не приближаясь к линии фронта. Прерывают железнодорожное сообщение. Грабят сахарные заводы. Кое-где взорвали тюрьмы…